Чистый четверг

Шурка, на мой взгляд, в этот приезд стал совсем взрослым. Мои предположения вскоре оправдались: он дорос до времен, когда с человеком может случиться даже первая любовь. И она случилась. В небольшом саманном домике, вросшем в землю, по соседству от нас жила Верка, которую бабы называли коротким хлестким словом, о всеобъемлющей характеризующей силе которого догадывалась даже я. Не понимая почему, но я чувствовала, что слово это вслух произносить не стоит, что за него, так же, как и за некоторые другие, дед с моими дядьками мог бы обойтись столь же сурово, как обещал. Мои дядьки хихикали, встретив Верку, как-то иначе себя вели, и я их не любила в эти мгновенья. «Мать солдатская» — звали они ее. Я удивлялась тому, что у Верки так много сыновей, и тому, что они все солдаты полка, который стоял неподалеку в военном городке. В те времена мои представления о возрасте были весьма относительными. Всякий человек, которому было больше десяти лет, был для меня старым, а уж Верка была такого возраста, до которого просто, как мне думалось, не живут, ей было лет двадцать.

Но при этом я понимала, что она была красивая, даже очень красивая. А самое главное — она была веселая, певучая и после работы не убывало в ней неистребимой жизненной силы. Работая путейской рабочей, зимой и летом, в мороз и зной, она весь день наравне с мужиками вкалывала, не переставая хохотать, петь, и задирать их.

Песня для Верки была естественной, как для птицы. А вечером умытая, в чистеньком единственном платьице, в туфлях — лодочках она уже бежала на танцы. У этих туфель была особая история. Верка нашла вначале одну, правда, она была парусиновая. Но у Верки никогда не было настоящих туфель, и эта показалась ей удивительной. Особенно ее потрясло то, что туфля была на каблучке. Но она была одна, и Верка с сожалением оставила ее там, где нашла. А через два часа, отойдя на порядочное расстояние, девушка увидела другую туфлю. Видимо та, с поезда, что обронила одну туфлю, в сердцах, а, возможно, из щедрости сбросила и вторую. Так Верка стала обладательницей туфель, которые она перед танцами ваксила, натирала до блеска и растаптывала ими мужские сердца.

Вот в нее-то, в Верку, и влюбился Непутевый. Мои дядья издевались над ним, подтрунивали, а Шурка со своей неуязвимостью смеялся очень даже счастливо и уверял их, что женится на Верке, так как он никогда еще не встречал такой удивительной, нежной и красивой девушки. Г роза грянула, когда слухи дошли до деда, который и без того мучительно решал, как Лгу быть с племяшом. Поздно вечером Шурка попытался на цыпочках пробраться в комнату к мальчишкам, но дед ухватил жениха за руку, выпорол и поставил перед фактом, что билет ему будет куплен сегодня же.

Наутро, утирая слезы, бабушка начала печь пироги в дорогу любимцу, она понимала, что здесь уж пошел характер на характер и что Шурка действительно женится на Верке, как обещает, а дед тоже оторвет племяннику голову, как, в свою очередь, грозится.

Я с восторгом смотрела на Непутевого. Он был как-то шало неуправляем и готов на все: метался, как зверь в клетке, до вечера, пока не пришла с работы Верка. Я со своей синеглазой куклой-немкой была, конечно же, возле открытых окон Веркиной комнаты. Шурка плакал. Мое сердце надрывалось от жалости и нежной любви к нему.

— Я буду любить тебя всегда… — слышала я срывающийся Шуркин голос. — Мне наплевать, кто и что говорят о тебе. Я люблю тебя, я люблю тебя так, что умру без тебя…

— Вот горе-то какое, — слышался в ответ голос Верки. — Не хотела я тебя так перевернуть, красавчик ты мой. Ой, до чего же ты хорош, беда моя, дай я поцелую тебя в глазоньки мои синенькие.

Я посмотрела на мою куклу-немку и тоже поцеловала ее в «синенькие глазоньки».

— Уезжай, мальчик мой, растревожил ты меня, нельзя мне, грех перед тобой, перед Богом, за тебя…

Голос Верки дрожал. Мое сердце готово было разорваться от сочувствия к этим несчастным влюбленным. Как я могла им помочь?

Я не понимала, почему дед был против свадьбы этих красивых людей, которые, я это чувствовала, любили друг друга, ну а то, что у Верки было так много сыновей-солдат, так это же здорово: Шурка сразу же становился отцом сынов, которые служат, ходят в форме.

— Если ты не пойдешь за меня, я убью себя, брошусь под поезд, — отчаянно прокричал Шурка, но, к счастью, или несчастью, это многообещающее заявление услышал и дед, шедший с работы. Он как раз направлялся за племянником, которого в этот же день отправлял с вечерним поездом в Оренбург. Дед, не стучась, ногой открыл дверь Веркиной комнаты, молча схватил Шурку за руку и притащил домой. Порода была одна, и он понял, что перегибать палку не стоит.

— Шурк, — неожиданно миролюбиво заговорил дед с любимым племяшом, — ну ты пойми, что она… — дед опять сказал это хлесткое слово. — На таких не женятся.

— Она хорошая, дядь-Коль, она самая хорошая! — просто уже кричал Шурка.

— Она лучше всех… Ты не понимаешь.

— Я все понимаю, Шурик, — неожиданно нежно как-то проговорил дед. Ты это первый раз…того?