Дальше ваш билет недействителен

Я сгреб в гостиной букеты неотступной своры ее поклонников, которые дожидались, пока я сдохну: ирисы, розы, тюльпаны – и выкинул все их в коридор.

– Я хочу быть с тобой наедине. А все эти цветочные угрозы… Еще несколько дней – и все окончательно уладится, я буду свободен, и мы с тобой уедем к черту на кулички!

– А где это?

– Ужасно далеко. Я сам еще не знаю где. Сядем в “ягуар” и покатим все прямо и прямо. Может, в Турцию… или в Иран.

Я открыл холодильник, налил себе выпить и, стоя к Лауре спиной, сказал:

– Нам понадобится шофер. Я знаю одного бывшего телохранителя из Елисейского дворца, он как раз подойдет. Они там сократили персонал, и он остался без работы. Надежный человек, абсолютно порядочный, ему лет пятьдесят. Надеюсь, он еще свободен. Если же нет… – я опрокинул стакан, – тогда найдем кого‑нибудь другого.

– Главное, чтобы был не надоедливый, – сказала Лаура.

Все следующие дни я отправлял Руису деньги по почте, чтоб он не вздумал переехать.

Глава XX

Первые несколько ночей после того, как я хлебнул из первоисточника, воображение мое воспрянуло. В своих фантазмах я распоряжался Руисом на все лады, так изощренно и безраздельно, что казалось, этот ресурс неисчерпаем. И нет предела раболепству, с которым подчинялся мне мой невольно-подневольный живой аккумулятор. Я понимал, конечно, что под этим внешним послушанием кроется злорадная готовность отыграться на господах, и даже обращал ее себе на пользу. Руис заставлял Лауру унижаться перед ним самым похабным образом, использовал ее как сосуд для своей мерзкой спермы и проделывал это с грубостью и ненавистью парии, которому подобной роскоши никогда не выпадало. Всем этим я доводил себя до бешенства, которое разжигало и укрепляло мое вожделение. Но потом, разумеется, произошло то самое, чего я опасался и втайне желал: тот, кто делал за меня грязную работу, стал еще привередливее, чем прежде.

Очень утешительно считать свои личные неурядицы концом света. Отлично подойдет, например, “упадок западной цивилизации” – на него можно списать что угодно. Для тех же, кто интересуется грузом прошлого, уточню: в 1931 году, когда в Париже состоялась Колониальная выставка, а Франция была империей, чья власть простиралась на народы и богатства Африки и Азии, мне стукнуло семнадцать. И то, что я сейчас скажу, думается, следует понимать не как простую дань иронии, а гораздо глубже, в свете упомянутого исторического наследства: Руис отказывался мне служить и оставлял меня в заведомо беспомощном состоянии не только по причине эксплуатации. И требования его шли даже дальше, чем “реальный контроль над своими ресурсами”. Он желал стать моим хозяином. Поскольку понял, что мне без него не обойтись. Осознал свою силу. Настал его час.

После нового сбоя я бросился на улицу Карн с утра пораньше. Поднялся на пятый этаж и постучал в дверь. Никого. Тогда я зашел в арабское кафе на другой стороне улицы и, заняв позицию у стойки, стал оттуда следить за подъездом. Вокруг – сплошные алжирцы, марокканцы, несколько негров… Я был здесь единственным белым. Полиция могла бы запросто получить мои приметы. Высокий человек в зеленом плаще американского армейского образца, седоватые волосы ежиком, голубые глаза, шрамы на лбу и на щеке. Он просидел у стойки битый час с непринужденным видом, все время улыбался… А потом вышел, перешел через улицу и скрылся в подъезде дома напротив. Это точно он, убийца.

Я мог бы говорить о законной самозащите. Ведь я и правда защищал свою честь.

Или сказать, что я выследил вора – он украл у меня золотые часы, я явился забрать их, а он схватился за нож, и тогда мне пришлось в него выстрелить.

Все на меня глазели. С полдюжины молодых арабов и несколько негров. Все – выходцы из молодых стран с непочатыми запасами энергии.

Я прождал целый час и наконец увидел, как вернулся Руис, обряженный, без малейшего почтения к животной красоте, в ужасный горчичный костюм. Меня всегда возмущали фотографии – их почему‑то называют “забавными” – какого‑нибудь тигра, льва и пусть даже собаки, на которых шутки ради нацепили человеческую одежду.

Я снова взобрался на пятый этаж и постучался. Руис открыл и, если не считать внезапной напряженности в глазах и во всем теле, никакого страха или удивления не выказал. Вряд ли он понимал, что именно нас с ним тайно связывает, но уже знал, что я ему плачу хорошие деньги. Я был в его глазах работодателем, таинственным, но щедрым. Я толкнул дверь, он отступил. Я вошел и затворил дверь.

Черные брови перечеркивали гладкий смуглый лоб и врезались у висков в растрепанную блестящую гриву. Впадины щек спускались от широких скул до скважины не знающих одышки губ. Лицо бесстрастное, чуть дерзкое, но взгляд настороженный – я не вытаскивал правой руки из кармана плаща.

А потом показал ему краешек кольта. Сегодня в ход пойдут все средства.

– Снимай‑ка живо свой дрянной костюмчик.