Дневник и воспоминания киевской студентки

Мы все еще на том же месте. К тому же К.К. больна; возможно, что она заразилась сыпным тифом. Только этого нам не хватает. Денег нам тоже, кажется, не хватит, если засидимся, и не знаю, можно ли здесь продавать вещи. По всей вероятности, можно; что бы делали иначе местная буржуазия и помещики? Но, может быть, им нечего продавать; все было сразу забрано.

По вечерам, вернувшись со службы, комиссар развлекает нас анекдотами из местной партийной и обывательской жизни. Мы слушаем его в темноте, так как жаль свеч, а другого освещения нет.

Судя по его рассказам, да и по тому что мы видим, большевизм здесь разрушил и уничтожил все еще больше, чем на Украине. Он здесь также плотнее утвердился.

Когда-то (года два тому назад) Р. как Днепровская пристань была богатым городком и успешно развивалась. Какой-то предприниматель носился с мыслью соединить город со станцией и с пристанью трамваем. Теперь все это пошло прахом. Главная торговля — лесом — уничтожена. Она перешла в руки комов, которые добились того, что самим р[ечича]нам трудно купить дрова, хотя они окружены лесами. Мы живем под молодым лесом, в котором беспорядочно вырублены тонкие, молодые деревья. Наш комиссар рубит новые железнодорожные вагонетки, разбирает сараи, построенные еще немцами.

Тиф здесь страшно свирепствует, а лекарств нет. Самому комиссару с трудом удалось достать аспирин для жены. Смертность поэтому большая, а гробов тоже нет. Недавно на этой почве было такое происшествие: у красноармейца умерли в больнице жена и ребенок. Он почему-то повздорил из‑за похорон с милиционером. Тот его смертельно ранил. Убитому и его семье устроили торжественные похороны; гробы были обиты красной материей. После похорон пришла милиция разрыла могилу и выбросила покойников из гробов, которые забрала.

Насколько я могла заметить, здесь царит страшная национальная ненависть, даже между коммунистами.

Определенные ведомства находятся всецело или в христианских, или в еврейских руках. Положим, то же явление можно было наблюдать и в Киеве.

Здесь в желескоме (железнодорожный лесной комитет) работают только христиане. Все они не специалисты по лесному делу, а бывшие сапожники, мастеровые, выколеенные войной и революцией.

Малейшая попытка контрреволюции (здесь была такая в прошлом году) принимает сейчас же характер еврейского погрома. И потому еврейское мещанство, вконец разоренное большевиками, принимает их все-таки, как меньшее зло.

Таково отношение стариков. Молодежь, и христианская, и еврейская, обольшевистилась. Девушки и молодые люди от 15 лет записываются в партию. Они очень неинтеллигентны и, кажется, больше поддаются духу времени, чем разбираются в социальных учениях.

1-го марта.

У комиссарши сыпной тиф. В этой грязи мы обречены на заражение. Грязь невыносимая. Это неудивительно, так как хозяйством заведует 13-летняя девочка. Она первая встает, топит печи, приготовляет завтрак, варить обед, стирает, носит воду. Женщины шьют, выменивают вещи и для этого ездят иногда в далекие деревни за 30, 40 верст.

Младший сын комиссара ничего не делает целыми днями, разве изредка напилит дров.

Деятельность его отца немногим большая: он едет утром на службу, в 4 ч. возвращается и ложится на кровать, где принимает визиты своих сослуживцев.

Вся семья комиссара держится женским трудом. Он всю жизнь занимался спекуляциями, если имел верную службу, то терял ее не столько из-за нечестности, сколько из-за халатности. И женины начинания он всегда губил, хотя надо признать, что он по-своему ее любит.

4-го марта.

Нам страшно не везет. Человек, перевезший доктора, поехал было за нами, но по дороге заболел тифом и умер. Нам всегда что-нибудь должно помешать. Точно кто-то не хочет, чтобы мы освободились. Неужели не удастся покинуть эту проклятую Богом страну? Я ее ненавижу. Я не могу даже читать русские книги. Везде, в самых бездарных рассказах, видны это умничанье, недовольство, пустая болтовня, так напоминающие нашего комиссара. А рядом — прелестные переводные повести, полные жизни, энергии.

6-го марта.

Послезавтра двинемся.

7-го марта.

Вероятно, не надо будет двигаться; поляки наступают. В городе переполох. Вокзал завален вещами коммунистов. Идет эвакуация.

8-го марта.

Поляков еще нет, но передают, что они показались в 10 верстах отсюда.

Вчера большевики панически удирали. Сегодня начинают помаленьку возвращаться.

Мы живем недалеко от станции, так что могли из наших окон любоваться их бегством. Очевидно, после полудня были получены удручающие известия, потому что «отступление» приняло панический характер. Из Гомеля прибыло несколько специальных поездов. Их поспешно нагрузили. В последних двух поездах люди сидели на паровозе, на тормозах, на крышах вагонов.