– Да, хотя это ложь, мистер Грешем. Загляните в свое сердце, в самую глубину, внимательно и честно. Вы не любите меня – так, как мужчина должен любить женщину, которой клянется в чувствах, не любите.
Фрэнк растерялся. После такого воззвания он уже действительно не мог утверждать, что любит, поэтому сидел и, во все глаза глядя на нее, слушал.
– Как вы можете меня любить? Я на бог знает сколько лет старше вас. Не юна, не красива и не воспитана так, как должна быть воспитана та, которую вы со временем полюбите и назовете своей женой. Во мне нет ничего такого, что заставило бы вас меня полюбить. Но… я богата.
– Дело не в этом, – стойко возразил Фрэнк, чувствуя необходимость что-то сказать в свою защиту.
– Ах, мистер Грешем, боюсь, что дело именно в этом. Иначе какая еще причина способна побудить вас запланировать обращение с такими словами ко мне?
– Ничего я не планировал! – возразил Фрэнк, наконец-то завладев собственной рукой. – Здесь, во всяком случае, вы не правы, мисс Данстейбл.
– Вы настолько мне нравитесь – я вас настолько люблю, если женщине позволено говорить о любви как о дружбе, – что если деньги и только деньги способны принести вам счастье, то они польются дождем. Да, мистер Грешем, если хотите денег, то получите.
– Я не думал о ваших деньгах, – угрюмо проворчал Фрэнк.
– Но меня печалит, – продолжила Марта, – глубоко печалит мысль, что вы, такой молодой, такой веселый, такой обаятельный, должны искать деньги подобным способом. Признания других мужчин я принимаю за шум ветра, но вы… – Здесь из черных глаз выскользнули две крупные слезинки и, если бы она не смахнула их тыльной стороной ладони, наверняка покатились бы по розовым щекам.
– Вы не так меня поняли, мисс Данстейбл! – пробормотал Фрэнк.
– В таком случае готова смиренно просить прощения, но…
– Да-да, совершенно неправильно!
– Но как же я могла неправильно понять? Разве вы не собирались сказать абсолютную нелепицу: что любите меня? Сделать предложение? Если не так, если я действительно ошиблась, то, ради бога, простите.
Фрэнку больше нечего было сказать в свою защиту. Он действительно не хотел денег мисс Данстейбл – это правда, но не мог отрицать, что собирался произнести ту самую абсолютную нелепицу, о которой она упомянула с горьким презрением.
– Вы почти заставили меня поверить, что в высокопоставленном, благородном светском обществе сохранилась капля чести. Отлично понимаю, зачем леди Де Курси пригласила меня сюда. Разве можно не понять? Больше того, графиня настолько глупа в бесконечных интригах, что по десять раз на дню выдавала собственный секрет. Но я двадцать раз повторяла себе, что если она коварна, то вы честны.
– Разве я бесчестен?
– Я мысленно смеялась, наблюдая за ее игрой и за играми окружающих. Все они надеялись выманить деньги из бедной дурочки, прибежавшей в замок, едва ее поманили. Но смеяться можно было лишь до тех пор, пока, как мне казалось, вместе со мной смеялся верный друг. Невозможно смеяться, когда тебе противостоит весь мир.
– Но я не противостою вам, мисс Данстейбл.
– Продаться за деньги! Будь я мужчиной, ни за что не променяла бы даже капельки свободы на горы золота. Неужели в расцвете лет ради наследства допустимо связать себя с той женщиной, которую никогда не сможете полюбить? Предать себя, разрушить себя – и не только себя, но и ее тоже – только для того, чтобы жить праздно! О господи! Мистер Грешем! Возможно ли, чтобы слова такой особы, как ваша тетушка, проникли в глубину сердца? До такой степени очернили сознание, чтобы заставить думать о столь низком поступке? Неужели забыли собственную душу, собственную силу, мужскую энергию, сокровища сердца? Вы – такой молодой и прекрасный! Стыдитесь, мистер Грешем! Стыдитесь, стыдитесь!
Перед Фрэнком возникла непростая задача: предстояло убедить мисс Данстейбл, что он никогда, ни в малейшей степени не собирался на ней жениться, а ухаживал исключительно ради увлекательного процесса и со столь же похвальной целью нарушить планы кузена Джорджа. И все же не оставалось ничего иного, кроме как решить задачу наиболее рациональным способом. К этому вынуждали выдвинутые мисс Данстейбл обвинения: Фрэнк начал чувствовать, что выпады хоть и обижали, потому что он говорил чистую правду, но все равно не оскорбляли так, как несправедливые намеки на жизненную позицию. Он никогда не стремился завладеть чьими-то деньгами, поэтому происходящее сейчас показалось мерзким, отвратительным и недостойным мужчины. Ни одно другое обвинение не нанесло бы столь болезненного удара.
– Поверьте, мисс Данстейбл: ни на миг я не задумывался о том, что вы мне приписали! Честное слово, никогда. Вел я себя ужасно глупо, неправильно, можно сказать, по-идиотски, но никогда не имел корыстных намерений.
– В таком случае, мистер Грешем, какие же намерения руководили вашими действиями?
Ответить на вопрос было непросто, и Фрэнк не спешил с попыткой, но наконец заговорил: