Провозглашая безжалостный приговор, Беатрис выглядела воплощением домашнего благоразумия.
– Первый раз такое слышу! – заявил Фрэнк с той безоглядной настойчивостью, с которой всегда разговаривал с сестрами. – Мне ничего об этом не известно. Конечно, трудно представить чувства Мэри, должно быть, ей славно жилось среди вас, но можешь не сомневаться, Беатрис, равно как и матушка: ничто на свете не заставит меня ее бросить. Ничто.
На столь решительное заявление Фрэнка подвигло не только собственное чувство, но и воспоминание о наставлениях мисс Данстейбл.
Брат и сестра не могли договориться, поскольку Беатрис категорически выступала против союза. Не то чтобы Мэри Торн не устраивала ее в качестве невестки – просто послушная дочь в определенной степени разделяла общее мнение старших членов семьи: Фрэнк обязан жениться на деньгах. Во всяком случае, это не подлежало сомнению: или так, или никак. Бедняжку Беатрис не стоит считать корыстной во взглядах: она не стремилась принести брата в жертву какой-нибудь мисс Данстейбл и все же считала, как и все остальные, включая саму Мэри Торн, что брак молодого наследника с племянницей доктора не просто невозможен, но и немыслим. Вот почему Беатрис Грешем – лучшая подруга Мэри и любимая сестра Фрэнка – никак не могла поддержать брата. Бедняга Фрэнк! Обстоятельства оставили ему лишь одну возможную невесту: богатую наследницу.
Матушка воздержалась от комментариев, а узнав, что ухаживание за мисс Данстейбл успеха не возымело, просто заметила, что надо как можно быстрее вернуться в Кембридж. Если бы леди Арабелла решилась высказаться, то, возможно, посоветовала бы оставаться там как можно дольше. После отъезда молодого человека из замка Курси графиня, разумеется, не упустила возможности отправить золовке подробный отчет о событиях, и письмо заставило встревоженную матушку решить, что образование сына далеко от завершения. Имея в виду это вторичное обстоятельство, в то время как главная цель заключалась в необходимости разлучить сына с Мэри Торн, леди Арабелла с радостью подумала о значительных привилегиях, которые принесет окончание университета.
Фрэнк долго беседовал с отцом, однако – увы! – смысл наставления мистера Грешема заключался в том, что сын обязан жениться на деньгах. И все же отец изложил неумолимую позицию не в том холодном, жестком тоне, в каком это сделали тетушка-графиня и матушка-леди. Он не призвал немедленно пойти и продаться первой встречной богатой особе, а с глубоким огорчением и искренним раскаянием объяснил юноше, что тот не имеет возможности поступить так, как способны поступить те, кто по-настоящему богат или по-настоящему беден.
– Если женишься на девушке без состояния, Фрэнк, то на что будешь жить? – спросил отец, предварительно признав собственную вину перед единственным сыном.
– Деньги ничего для меня не значат, сэр, – ответил молодой человек. – Буду счастлив точно так же, как если бы Боксал-Хилл никогда не был продан. Даже не думаю ни о чем подобном.
– Ах, мой мальчик! Непременно задумаешься. Скоро поймешь, что тебе далеко не все равно.
– Позвольте овладеть какой-нибудь профессией – например, стать юристом. Уверен, что смогу заработать себе на хлеб. Да, заработать! Конечно, смогу, если другие могут! Очень хочу стать адвокатом.
Стараясь развеять сожаления отца, Фрэнк привел еще немало убедительных доводов. Имя Мэри Торн в разговоре ни разу не прозвучало. Фрэнк не знал, поставлен ли отец в известность о нависшей над семьей страшной опасности со стороны коварной интриганки. Мы же можем догадаться, что мистер Грешем все знал, поскольку леди Арабелла не имела обыкновения переживать трудности в одиночку. Больше того, отсутствие Мэри в доме не могло остаться незамеченным. Правда заключалась в том, что сквайру с глубокой горечью изложили положение вещей и во всех неприятностях обвинили именно его. Он завел в доме такой порядок, что Мэри стала в Грешемсбери едва ли не родной дочерью. Он приучил отвратительного доктора – отвратительного во всем, кроме врачебного искусства, – считать себя равным аристократии графства. Он довел семью до такого финансового состояния, что Фрэнк был вынужден искать для женитьбы богатую наследницу. И наконец, он был повинен в том, что Фрэнк отказывался думать о чем-то другом, кроме женитьбы на безродной нищенке.
Разумеется, сквайр не смог невозмутимо принять череду обвинений. При каждой новой атаке леди Арабелла получала в ответ столько же, сколько давала, в конце концов удаляясь с очередным острым приступом головной боли, которую считала хронической. В итоге ее светлость заявила дочери Августе, что по меньшей мере в течение трех месяцев не в состоянии вести со своим господином длительные беседы. В то же время, хотя сквайра можно считать победителем в схватке, он пострадал не меньше супруги. Мистер Грешем сознавал, что многое сделал ради разорения сына, и тоже не видел иного выхода, кроме выгодной женитьбы. Итак, судьба Фрэнка была окончательно решена и прозвучала даже из отцовских уст: наследнику Грешемсбери предстояло жениться на деньгах.