Доктор Торн

Однако из зала суда вышел человек с разбитым сердцем. Надежда не могла удержать его на поверхности, как удерживала других в подобных неприятных ситуациях. Сэр Роджер Скатчерд не имел права позволить себе заглянуть в будущее на пять-шесть лет вперед и увидеть новые парламентские радости. Пять-шесть лет! Его жизнь могла закончиться значительно раньше – он точно это знал, – потому что не умел существовать без постоянных чрезмерных возлияний, хотя понимал, что убивает себя. Смерти он не боялся, однако после промелькнувшей в тяжких трудах жизни хотел бы провести отведенное судьбой время в блаженстве того мира, в который на мгновение попал.

С громким смехом и веселыми шутками сэр Роджер расстался с парламентскими приятелями, сел в поезд и приехал в Боксал-Хилл. Да, он смеялся громко, но в последний раз. Больше не смеялся никогда. Вообще не имел привычки смеяться в Боксал-Хилле. Там у него оставались жена, мистер Уинтербонс и бутылка бренди под подушкой, так что громко и весело смеяться не имело смысла.

Сэр Роджер вернулся домой в добром здравии, однако и леди Скатчерд, и мистер Уинтербонс нашли его более суровым, чем обычно. Он изобразил необыкновенное рабочее рвение и даже заговорил о поездке за границу, чтобы лично проследить за исполнением зарубежных контрактов. Но даже Уинтербонс заметил, что патрон функционирует не так эффективно, как прежде, и в конце концов поделился дурными предчувствиями с леди Скатчерд.

– Он постоянно в разладе с собой, миледи, постоянно, – доложил мистер Уинтербонс.

– Правда? – отозвалась леди Скатчерд, прекрасно понимая, о чем речь.

– Постоянно, миледи. Я никогда еще такого не видел. Вот, например, я в состоянии протянуть без глотка целых полчаса, а он сейчас и десяти минут не выдерживает.

Леди Скатчерд загрустила. Но что могла сделать бедная женщина? Когда она о чем-то заговаривала с мужем, тот лишь яростно рычал, а после страшного удара со стороны правосудия она не осмеливалась даже упомянуть о пагубной склонности. Никогда еще сэр Роджер не проявлял подобной злости в обращении, подобной грубости в привычках, подобного отсутствия человечности, подобной готовности лететь головой вниз в бездонную пропасть.

Она подумала было пригласить доктора Торна, но так и не смогла решить, в какой ипостаси его позвать – как врача или как друга. Ни в одном из качеств он не встретил бы доброго приема: сэр Роджер не имел склонности любезничать ни с доктором, ни с другом, если не желал его присутствия. Леди Скатчерд с горечью понимала, что муж, который, несмотря на все недостатки, оставался лучшим на свете мужчиной, которого она любила всей душой, целенаправленно себя убивал, и все-таки не могла ничего исправить. Сэр Роджер подчинялся только собственной воле, а потому если хотел себя убить, то должен был убить.

И он убил себя, пусть не одним решительным ударом. Не принял огромную дозу своего яда и не упал замертво на пол, хотя так было бы лучше как для него самого, так и для всех вокруг. Нет, доктора успели собраться вокруг его постели, чтобы посовещаться; леди Скатчерд получила возможность вдоволь поухаживать за мужем; больной успел сказать последние слова и с приличествующей смерти серьезностью попрощаться с нижним миром. Поскольку последние слова окажут длительное воздействие на оставшихся в живых персонажей нашей истории, читателю придется недолго постоять возле кровати сэра Роджера и помочь нам пожелать ему счастливого пути в неизвестность.

Глава 23 Взгляд в прошлое

На первых страницах романа было заявлено, что главным героем станет доктор Торн, однако может показаться, что в последнее время о нем забыли. С того вечера, когда доктор ушел спать, так и не поделившись с Мэри печальными новостями, мы его не видели и ничего о нем не слышали.

Тогда стояла середина лета, а сейчас наступила весна. Прошедшие месяцы не были для доктора Торна приятными. Тем вечером, о котором мы рассказали, он крепко обнял племянницу, но так и не смог заставить себя сообщить то, что ей следовало знать: трусливо отложил ответственный разговор до утра, тем самым лишив себя сна.

Больше тянуть было нельзя. Леди Арабелла недвусмысленно дала понять, что больше племянницу в Грешемсбери не ждут, и Мэри следовало это знать. Неприятный разговор доктор Торн завел перед завтраком, во время прогулки по саду.

Его поразила сдержанность – скорее даже холодность, – с которой девушка приняла унизительное известие. Правда, она заметно побледнела, а лежавшая на рукаве дядюшки ладонь задрожала, но Мэри никак не выразила недовольства и даже не попыталась опровергнуть заключенное в запрете обвинение. Доктор знал или думал, что знает (нет, все-таки знал наверняка), что Мэри не в чем себя упрекнуть, что она ни в малейшей степени не поощрила ухаживаний со стороны молодого наследника. И все же дядюшка ожидал заявления о невиновности, но его так и не последовало.

– Леди Арабелла совершенно права, – заключила девушка. – Если она чего-то опасается, то должна проявить особую осторожность.