Доктор Торн

Нам нет необходимости ни провожать сэра Роджера до могилы, ни вкушать поданное на поминках запеченное мясо. Таких людей, как сэр Роджер Скатчерд, всегда хоронят достойно, и мы уже видели, что заслуги почившего были должным образом переданы потомкам в начертанных на надгробном камне графических образах. Через несколько дней доктор вернулся в свой тихий дом, а сэр Луи Скатчерд обосновался в Боксал-Хилле, чтобы царствовать вместо отца – правда, с меньшим размахом и, по его мнению, со скудной казной. Скоро мы вернемся к наследнику, чтобы поведать о его карьере в качестве баронета, но сейчас предстоит вновь заглянуть в Грешемсбери, чтобы навестить наших более приятных друзей, которые, увы, не проявили себя настолько приятными в отношении друг к другу, насколько позволяли обстоятельства.

В те дни, которые доктор считал необходимым проводить если не исключительно в Боксал-Хилле, то практически полностью вне дома, чтобы больше времени находиться возле сэра Роджера, но и не лишать внимания других пациентов, Мэри Торн регулярно встречалась с Пейшенс Ориел и чаще обычного общалась с Беатрис Грешем. Что касается самой Мэри, она бы предпочла компанию Пейшенс, хотя больше любила Беатрис, но выбирать не приходилось. Когда Мэри отправлялась в дом священника, Беатрис также являлась туда, а как только Пейшенс навещала мисс Торн в доме доктора, Беатрис непременно следовала за ней. Отказать подругам в приеме Мэри не могла, даже если бы очень этого хотела: в таком случае оказалась бы в полном одиночестве, – а изгнание из Грешемсбери, отлучение от семьи, где многие годы чувствовала себя как дома, делало одиночество почти болезненным.

К тому же обе молодые особы знали – нет, не секрет, поскольку секрета у Мэри не было, – а историю дурного с ней обращения, понимали, что подруга незаслуженно наказана, не могли ей не сочувствовать, наделяя жертву самыми достойными качествами. Пусть столь эмоциональное отношение и не приносило Мэри особой пользы, но и неприятным не казалось.

Тенденция к преклонению перед редким терпением Мэри более заметно ощущалась в поведении Беатрис, чем Пейшенс. Мисс Ориел в силу возраста была не столь склонна к сентиментальности, а бросалась в объятия Мэри исключительно потому, что понимала, насколько той необходимо сочувствие, старалась вызвать у подруги улыбку и с готовностью улыбалась вместе с ней. Беатрис сопереживала столь же искренне, но скорее стремилась вместе поплакать и пожаловаться на несправедливость судьбы.

Пейшенс рассуждала о любви Фрэнка как о несчастье, а поведение его считала неблагоразумным, а если простительным, то лишь за счет молодости, ничуть не предполагая, что Мэри может быть в него влюблена. Беатрис же воспринимала ситуацию как трагическое затруднение, не предполагавшее безболезненного решения; как гордиев узел, который невозможно развязать и остается лишь разрубить; как вечное несчастье. Все время, которое проводила наедине с Мэри, она говорила только о Фрэнке, и Мэри почему-то ее не останавливала, хотя, наверное, должна была. Что касалось союза брата с подругой, Беатрис считала его абсолютно невозможным. Несчастная судьба Фрэнка заключалась в необходимости жениться на богатой наследнице, на деньгах, и, как порой легкомысленно добавляла Беатрис, окончательно унижая Мэри, на хорошей родословной. При таких условиях брак с подругой оказывался немыслимым, и все же Беатрис торжественно заявляла, что непременно любила бы Мэри в качестве невестки и что Фрэнк был бы достоин благосклонности Мэри, если бы ее любовь получила одобрение сильных мира сего.

– Ах, до чего жестоко! – повторяла Беатрис. – Страшно, страшно жестоко. Ты бы прекрасно подошла ему во всех отношениях.

– Глупости, Триши. Я бы вообще ему не подошла, как и он мне.

– Нет-нет, подошла бы. Папа так тебя любит!

– А мама? Было бы необыкновенно мило.

– Да, и мама тоже… то есть если бы у тебя было состояние, – наивно отвечала Беатрис. – Ты всегда, всегда ей нравилась.

– Разве?

– Всегда. И всем нам тоже.

– Особенно леди Александрине.

– Это совсем не важно, ведь Фрэнк сам терпеть не может семейство Де Курси.

– Дорогая, не имеет значения, кого Фрэнк может терпеть сейчас, а кого не может. Его характер и вкусы еще не сформировались. И сердце тоже.

– Ах, Мэри! Сердце!

– Да, сердце, но не в физиологическом смысле. Думаю, такое сердце у него уже есть, но пока он сам его не понимает.

– Ах, Мэри! Ты просто не знаешь моего брата.

Подобные разговоры отнюдь не прибавляли бедной Мэри душевного спокойствия, поэтому вскоре она больше ждала слезного сочувствия Беатрис, чем приятного, но менее трогательного веселья мисс Ориел.