Доктор Торн

– Вопрос очень важен, потому что все на свете зависит именно от того, в какие руки попадет состояние. Позвольте: кажется, у сэра Роджера была замужняя сестра. Не так ли, мистер Грешем?

Именно в этот момент сквайр и его сын впервые осознали, что Мэри Торн и есть старший ребенок этой сестры, но ни одному из них даже в голову не пришло, что Мэри может оказаться наследницей баронета.

За пару дней до окончания назначенного двухнедельного срока доктор Торн вернулся в Грешемсбери, чтобы навестить пациентов, и снова умчался в Лондон, но во время краткого пребывания дома он ни словом не обмолвился о наследстве. Посетил поместье, чтобы осмотреть леди Арабеллу, и сквайр даже успел задать ему прямой вопрос о наследстве, однако доктор упрямо не пожелал сказать больше того, что определенность возникнет лишь спустя несколько дней.

Едва вернувшись домой, Фрэнк первым делом отправился к Мэри и рассказал обо всем, что случилось, на что та заметила:

– Не понимаю, что произошло с дядей. Он терпеть не может всякие тайны, а сейчас все скрывает. Только представь, Фрэнк: сказал мне – после того, как я написала это несчастное письмо…

– Вот уж действительно несчастное! Что же ты обо мне думала, когда писала?

– Если бы ты слышал, что говорила твоя матушка, то не удивился бы. Но после этого дядя заявил… Точно не помню, но смысл в том, что он надеялся на благополучный исход. И после этого я пожалела о написанном.

– Это ж надо такое придумать! Заявила, что больше никогда не назовешь меня по имени!

Помолчав, Фрэнк добавил:

– Я пообещал твоему дяде подождать две недели, а потом возьму дело в свои руки.

Нетрудно предположить, что леди Арабелла вовсе не обрадовалась, узнав, что Фрэнк и Мэри Торн встретились. В пылу гнева ее светлость позволила себе произнести ядовитую тираду о неприличном поведении мисс Торн, причем в присутствии Августы, которая только что вернулась из замка Курси, но Фрэнку не сказала ни слова.

Точно так же воздержались от лишних рассуждений Фрэнк и Беатрис. Если к концу назначенных двух недель тайна доктора могла разрешиться, то еще оставалось время устроить так, чтобы Мэри все-таки приняла участие в свадьбе в качестве подружки невесты. «Как только все уладится, – думал Фрэнк, – матушка не осмелится закрыть дверь дома перед моей невестой». Уже начался август, и до венчания Беатрис с мистером Ориелом остался месяц.

Хоть Фрэнк ни слова и не сказал матери и сестре, от отца ничего не утаил. Во-первых, показал письмо Мэри.

– Если ваше сердце еще не окончательно окаменело, то от этого обязательно растает, – заявил сын.

Сердце мистера Грешема оставалось живым и теплым: он признал, что письмо действительно очень трогательное. Как известно, вода камень точит, и Фрэнку почти удалось получить от отца обещание впредь не препятствовать браку, но не пылкостью обращения, а методичной настойчивостью. Как мы уже говорили, сын обладал более сильным характером, чем отец, а потому две недели еще не успели подойти к концу, как сквайр уступил и пообещал отправиться к доктору Торну, как только тот позовет.

– А что касается фермы – тебе лучше взять Холсхерст, – со вздохом заключил Грешем-старший. – Угодья примыкают к парку и ближайшим полям; землю я тоже отдам. Видит бог, сельское хозяйство меня больше не интересует, как и все остальное.

– Не говорите так, отец.

– Что уж тут… Но, Фрэнк, где ты собираешься жить? В старом доме достаточно места для всех, вот только как уживется Мэри с твоей матушкой?

К концу второй недели, верный данному слову, доктор Торн вернулся в деревню. Время от времени он присылал племяннице короткие записки, но ни разу не упомянул о деле. Домой приехал поздним вечером, и Грешемы решили отправиться к нему следующим утром. Разумеется, леди Арабеллу в известность не поставили.

Мэри дожидалась дядю, сгорая от нетерпения. Едва пролетка остановилась у калитки, услышала родной голос – энергичный, радостный, явно довольный. Доктор успел сказать что-то ласковое Дженет, назвать Томаса старым хитрецом, чем вызвал смех Бриджет, и предупредил:

– Когда-нибудь непременно получит по носу, честное слово.

Мэри попала в объятия прежде, чем доктор Торн вошел в дом.

– Дорогая, – проворковал он, нежно целуя племянницу. – Еще на некоторое время останешься моей дорогой?

– Конечно, – подтвердила Мэри. – Разве не навсегда?

– Ну-ну, не спеши. Позволь хотя бы выпить чаю, умираю от жажды. На станции они называют свое пойло чаем, но, если вдруг Китай провалится в морскую пучину, даже не заметят.

Возвращаясь домой с железной дороги, доктор Торн неизменно страдал от жажды и всякий раз жаловался на качество станционного чая. Мэри принялась за привычную работу живее обычного, и вскоре они уже устроились в гостиной.

Очень скоро племянница заметила, что дядя особенно добр и светится довольством, но он ничего не сказал о Фрэнке и ни словом не упомянул о бизнесе, ради которого съездил в Лондон – судя по настроению, весьма удачно.

– Ты сделал все, что планировал? – поинтересовалась Мэри.

– Да-да. Полагаю, все.

– Успешно?