Доктор Торн

– Арабелла, – проговорил Грешем-старший негромким, но оттого особенно торжественным голосом, – думаю, мои слова приятно тебя удивят. Мэри Торн – наследница всего состояния Скатчердов.

– О господи! Я не ослышалась?

– Да, в самом деле, так и есть. Новость очень, очень, очень…

Он не договорил, потому что слушать было некому: леди Арабелла лишилась чувств. Она вообще-то не была изнеженной дамочкой, но невероятная весть, которую принес муж, оказалась выше самообладания. Когда же сознание дамы прояснилось, с ее губ сорвалось:

– Дорогая Мэри!

И все же прежде, чем в полной мере осознать смысл события, обитателям Грешемсбери предстояло переночевать с новостью. Сквайр по натуре вовсе не был корыстным человеком, и если мне удалось правдиво представить читателю характер мистера Грешема-старшего, то он не должен выглядеть ценителем денег ради самих денег. Однако мир повернулся к нему своей самой жестокой стороной, жизнь обошлась так сурово, несправедливо, мстительно, недостаток средств превратился в такой неизбывный кошмар, что не стоит удивляться: этой ночью ему снился золотой рай. Богатство шло не к нему самому, это правда, но ведь главная печаль заключалась в судьбе сына, и вот теперь сын становился не просто главным, а единственным кредитором. Дышать стало намного легче, как будто с груди сняли мраморную плиту.

А вот мечты леди Арабеллы сразу улетели на седьмое небо. Полные алчности, они не были абсолютно эгоистичными. В ее воображении Фрэнк, несомненно, становился первым аристократом Барсетшира. Конечно, молодому успешному сквайру предстояло заседать в парламенте от имени графства, следовало приобрести импозантный дом в Лондоне. И пусть это будет не ее дом, великолепие жизни сына радовало душу. Одному богу известно, какие суммы мальчик станет тратить ежегодно. А ведь необыкновенное процветание пришло вместе с Мэри Торн! Какое счастье, что когда-то она позволила девочке проводить время в детской Грешемсбери! Дорогая, милая Мэри!

– Конечно, теперь она непременно станет одной из нас, – уверенно заявила Беатрис сестре Августе. Накануне свадьбы выражение «одна из нас» в ее устах означало, что Мэри встанет рядом с ней возле алтаря. – Ах, до чего замечательно! Понятия не имею, что сказать ей завтра, но кое-что знаю точно.

– Что же? – поторопила Августа.

– Теперь Мэри станет мягкой и нежной, словно голубка. А вот если бы они с доктором внезапно потеряли все до последнего шиллинга, то держалась бы гордо, подобно горному орлу.

Следует признать, что, несмотря на простоту ума, Беатрис верно уловила основные черты характера Мэри. А вот Августу грядущая перемена не особенно обрадовала. Не то чтобы мисс Грешем позавидовала удаче брата или счастью Мэри. Просто ее понимание правильного и неправильного поведения – точнее говоря, понимание леди Амелии Де Курси – вступило в резкое противоречие с действительностью.

– В конце концов, Беатрис, богатство не изменит происхождения Мэри. Впрочем, знаю, что говорить об этом с Фрэнком бесполезно.

– Но ведь не собираешься же ты разбить им обоим сердца?

– Разумеется, не собираюсь, но среди нас есть и те, кто способен пожертвовать самыми нежными чувствами ради главной цели: не преступить границу приличия.

Бедная Августа! Она превратилась в непреклонную сторонницу философии голубой крови: в последнюю представительницу семьи, с непререкаемым мужеством проповедовавшую жестокие заветы сословного тщеславия, последнюю за исключением леди Амелии, которая в эту пору еще не нарушила собственные драгоценные принципы.

А как спал ночью Фрэнк? Надеюсь – нет, утверждаю вполне уверенно, – что его счастливые мысли порхали не вокруг внезапно свалившегося богатства. И все же было бы приятно вернуть в состав Грешемсбери Боксал-Хилл, приятно отдать отцу потертые документы, утратив которые сквайр не знал ни единого счастливого дня, приятно снова встретиться с друзьями веселым молодым сельским господином, а не усталым фермером, зарабатывающим свой хлеб тяжелым грязным трудом. Не станем представлять Фрэнка Грешема лучше, чем он был, созданным не из того материала, что обычно использует природа для лепки людей. Да, сердце его с радостью встретило богатство Мэри Торн, но с еще большей радостью оно полетело навстречу иному, чистому счастью.