Доктор Торн

– Выйдет, как только обед будет подан, – уверенно ответил мистер Атхилл. – Точнее говоря, обед будет подан, как только герцог окажется здесь. Поэтому лично для меня неважно, когда он появится.

Такого порядка Фрэнк не понимал, однако оставалось только ждать и наблюдать за ходом событий.

Нетерпение достигло предела, поскольку комната уже заполнилась до отказа; стало ясно, что все гости в сборе и больше никто не придет. Именно в этот момент неожиданно прозвенел звонок, прозвучал гонг и одновременно распахнулась прежде остававшаяся закрытой дверь. Вошел очень просто одетый, некрасивый, высокий и худой мужчина. Фрэнк мгновенно понял, что перед ним не кто иной, как сам герцог Омниум.

Однако, несмотря на позднее начало исполнения обязанностей хозяина, его светлость отнюдь не спешил наверстать упущенное время. Он невозмутимо остановился на коврике перед камином, спиной к решетке, и, обратившись к ближайшим джентльменам, очень тихо произнес несколько слов. В этот момент толпа внезапно умолкла. Обнаружив, что герцог не подошел, чтобы заговорить лично с ним, Фрэнк ощутил необходимость подойти самому и завязать беседу. Никто из гостей не сделал ничего подобного, а в ответ на его удивленный вопрос всезнающий мистер Атхилл пояснил, что таково обычное поведение герцога.

– Фотергил, – вдруг громко произнес герцог, – полагаю, можно приглашать к обеду.

Именно этот низенький полный человечек, что приветствовал прибывающих гостей, служил у герцога управляющим.

Тут же вновь зазвучал гонг, и распахнулась дверь из гостиной в столовую. Герцог вошел первым, а за ним потянулись остальные.

– Не отставайте от меня, мистер Грешем, – напомнил Атхилл. – Сядем в центре: там будет вполне уютно, к тому же в той части комнаты нет этого ужасного сквозняка. Я хорошо здесь все знаю, так что держитесь рядом.

Пастор Атхилл – приятный и общительный – едва успел сесть и что-то сказал Фрэнку, как расположившийся в торце стола мистер Фотергил попросил его вознести молитву. Судя по всему, герцог вообще не собирался развлекать гостей. Святой отец прервался на полуслове и вознес молитву – если это была молитва – о том, что всем надлежит поблагодарить Бога за все его милости.

Не берусь утверждать, что это была истинная молитва. Как показывает мой личный опыт, подобные речи редко представляют собой обращение к Всевышнему, редко могут служить молитвами. А если не молитвы, что же тогда? Уму непостижимо, как можно прервать беззаботную болтовню в разгар приятной жизни и с душевной полнотой и глубокой искренностью возблагодарить Создателя. На миг отвлекшись от всего, что ежедневно слышим и видим, разве не можем мы с уверенностью заявить, что столь внезапное переключение недоступно человеческому сознанию? К рассуждению неизбежно добавляется все, что видим и слышим вокруг, а потому можем судить исключительно по манере произнесения и восприятия. Время от времени случается, что священники пытаются придать застольной молитве торжественность церковного ритуала. Каков же результат? Точно таков, как если бы литургию на минуту прервали, чтобы послушать застольную песню.

Разве можно утверждать, что человек испытывает меньшую признательность только потому, что в момент получения милости не произносит слов благодарности? И напротив: разве можно полагать, что человек испытывает искреннюю признательность, если после обеда бормочет то, что высокомерно считает и называет молитвой? Вряд ли можно вообразить, что кто-нибудь всерьез выступит с таким утверждением или предположением.

Предобеденные и послеобеденные ритуальные молитвы, очевидно, представляют собой напоминание о ежедневных службах, проходивших в церкви в давние дни. (Знаю, что считается, будто молитвы следует возносить до обеда, потому что Спаситель произнес последнее благословение перед тайной вечерей, однако не могу сказать, что аналогия мне приятна.) Помимо них следует назвать богослужение девятого часа, католическое вечернее богослужение и вечерню. К счастью, от девятого часа и вечернего богослужения мы избавлены; было бы замечательно, если бы избавились и от застольных молитв. Пусть каждый спросит себя, действительно ли невнятное бормотание перед едой представляет собой обращение к Господу и благодарность ему. А если нет, то что же тогда?

Когда все приглашенные вошли в столовую, можно было заметить пару джентльменов, появившихся из другой двери и занявших места возле герцога. Это были его личные гости, жившие в доме, близкие друзья – те, с кем хозяин делил кров. Все остальные – это чужаки, которых Омниум кормил, как правило, раз в год, чтобы про него говорили в графстве как про хозяина щедрого. Да, его светлость охотно угощал сельских соседей пищей и вином, давал возможность полюбоваться его богатствами, а вот поговорить с ними считал ниже собственного достоинства. Однако, судя по довольному виду большинства гостей, их все вполне устраивало.

Фрэнк ощущал себя во дворце совершенно чужим, в то время как мистер Атхилл знал всех и каждого.