Читаем Дом между небом и землёй полностью

— Да нет… Я…я, просто, чувствую, что моя нужда в людях была не обычной, а… поэтому и оправдываюсь. Болезненной, что ли?.. Я уж и не знаю — болезнь это или нет… Ведь когда оголодавший почти до смерти человек бросается на пищу безо всяких церемоний и забыв про все манеры — это же объяснимо?.. Ну, вроде да… Так, вот, и у меня. Я тоже была как голодная — но только я очень уж изголодалась по отношению. Прос-то-му… понимаете?.. Такому, как хлеб и… Вода. И воздух. Как… как было у меня давно, в детстве, когда у меня была мама. Она любила меня и… и относилась ко мне так — просто и бесхитростно, так… по прос-то-му, но та-аак хорошо!.. Это… Это чувствуется — такое отношение… Как напиться родниковой воды — чистой родниковой воды из ручья в лесу в жаркий день…Или как съесть краюшку свежего горячего хлеба — с хрустящей и трескающейся так необычно, во все стороны, корочкой… Ну, вобщем — это просто. Как воздух, вода, хлеб. Но чем больше ты становишься, тем сложнее тебе найти такие вещи. Сложно… О-чень сложно. В ваших больших городах это теперь очень сложно найти — всё так же, как чистый воздух… ведь его почти нет! Как воду — чистую, без примесей… Ведь её у вас теперь очищают… о-чи-щают… как только не очищают!.. И тем, и другим обрабатывают — а в итоге не чистая вода получается, а полная всего разного… химии. А хлеб?.. Разве найти теперь в вашем городе простой хлеб?.. Ведь он полон добавок — чтобы храниться, чтобы отлично ломаться и резаться и не сминаться и… ещё много чего! Но э-то — уже не хлеб. Вот и поймите меня теперь, что… что, хотя эти вещи, возможно и пытались улучшить, но… но они, от этого, становятся только несколько хуже. А я искала… Искала, искала чего-то чистого. Естественного… И простого. Ну, это сложно объяснить. Я только пытаюсь… Ведь, знаете — словами можно, по сути, задеть лишь краешек истинного смысла, истинного содержания… тогда как чувствами — можно нырнуть в него с головой…

— Да, да… — поддакнул я — Женя, инстинктивно, и сам себя поймал на мысли, что совсем даже и не понял, что сказал. Сказал, а для него-то, для меня, оказывается, это "да, да" — ничего-то, совсем и не значит…

— Так вот… Я долго могу рассказывать — чего я искала и… чего я хотела. Но суть в том, что я не нашла. Мне каждый раз казалось — что вот, вот!.. Ещё чуть-чуть и уже я найду, наконец… Но, мне кажется, что то, что я искала — я же сама и умудрялась спугнуть. Чем ближе я к этому подходила, тем быстрее оно удалялось от меня. Хотя на расстоянии от себя… мне так казалось… я, вроде бы и могла это видеть. Но это ладно… Возможно — это было и к лучшему. Возможно — так и надо было. Ведь я была слепа, пока искала их любовь. Я была слепа и похожа на маленького незрячего котенка, который никогда не пробовав молока жадно желает попить сыворотки и всё набрасывается на миску с нею. Тогда как миска с молоком стоит тут же, рядом. Порою нужно чтобы котёнок лишился своей драгоценной и обожаемой сыворотки, для того чтобы в порыве жажды он попробовал наконец то самое молоко, что есть у него прямо под носиком, и что гораздо вкуснее и питательнее. Будь я наблюдателем — сторонним наблюдателем, я бы сказала большое спасибо тому, кто забрал бы у глупенького малыша его желанную миску… По этому я тоже благодарна тем людям, что не давали мне любви. Что не давали мне отношения… Я благодарна им, ведь не найдя их маленькой человеческой любви, я стала искать и нашла бесконечно огромную — Божью.

И теперь, например, я понимаю — зачем ждать жалости от тех, кто не умеет жалеть? Любви от тех, кто не понимает как это — любить?.. Понимания от тех, кто не может понимать? Это всё равно что мечтать о куске хлеба от тех, кто совсем не умеет печь хлеб. От тех, у кого даже ингридиентов для него нужных нет. Ну может быть ты однажды что-нибудь у них и получишь… И то — только после долгих лет упрашиваний и постоянно лелеемых тобою надежд. Но что же ты получишь?.. Разве же это будет хороший и вкусный хлеб?.. Это будет в лучшем случае несъедобная сгоревшая до угольков подошва… Если она вообще будет. И они почти не виноваты в том, что именно Вам они не дали любви. Они виноваты и гораздо больше виноваты в том, что совсем не старались, ни для кого совсем, выучиться печь… Ни для кого не старались собрать нужные ингредиенты в своей душе — те качества собрать и то наполнение, из которых в какой-то момент может родиться прекрасное чувство к кому-нибудь другому. Находящемуся за её пределами. И их можно за это ещё и пожалеть, ведь они в таком случае не могут и для себя испечь хоть и маленькой самой краюшки. Они не могут. Вы же, что ждёте от них любви или жалости — вы счастливее, хотя и кажется, что именно Вы страдаете. Но Вы-то знаете, чего Вы хотите. Вы знаете и понимаете, какой нужен Вам истинный хлеб. И Вы сможете его испечь сами для себя, если захотите и перестанете наконец ждать его от других. У Вас есть рецепт, а у них — нет…

— Но есть ведь, должно быть, очень много тех, кто всё… собственно… умеет?.. В мире. Нашем.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Царь-девица
Царь-девица

Всеволод Соловьев (1849–1903), сын известного русского историка С.М. Соловьева и старший брат поэта и философа Владимира Соловьева, — автор ряда замечательных исторических романов, в которых описываются события XVII–XIX веков.В данной книге представлен роман «Царь-девица», посвященный трагическим событиям, происходившим в Москве в период восшествия на престол Петра I: смуты, стрелецкие бунты, борьба за власть между членами царской семьи и их родственниками. Конец XVII века вновь потряс Россию: совершился раскол. Страшная борьба развернулась между приверженцами Никона и Аввакума. В центре повествования — царевна Софья, сестра Петра Великого, которая сыграла видную роль в борьбе за русский престол в конце XVII века.О многих интересных фактах из жизни царевны увлекательно повествует роман «Царь-девица».

Всеволод Сергеевич Соловьев , Марина Ивановна Цветаева , Марина Цветаева

Приключения / Сказки народов мира / Поэзия / Проза / Историческая проза
На пути
На пути

«Католичество остается осью западной истории… — писал Н. Бердяев. — Оно вынесло все испытания: и Возрождение, и Реформацию, и все еретические и сектантские движения, и все революции… Даже неверующие должны признать, что в этой исключительной силе католичества скрывается какая-то тайна, рационально необъяснимая». Приблизиться к этой тайне попытался французский писатель Ж. К. Гюисманс (1848–1907) во второй части своей знаменитой трилогии — романе «На пути» (1895). Книга, ставшая своеобразной эстетической апологией католицизма, относится к «религиозному» периоду в творчестве автора и является до известной степени произведением автобиографическим — впрочем, как и первая ее часть (роман «Без дна» — Энигма, 2006). В романе нашли отражение духовные искания писателя, разочаровавшегося в профанном оккультизме конца XIX в. и мучительно пытающегося обрести себя на стезе канонического католицизма. Однако и на этом, казалось бы, бесконечно далеком от прежнего, «сатанинского», пути воцерковления отчаявшийся герой убеждается, сколь глубока пропасть, разделяющая аскетическое, устремленное к небесам средневековое христианство и приспособившуюся к мирскому позитивизму и рационализму современную Римско-католическую Церковь с ее меркантильным, предавшим апостольские заветы клиром.Художественная ткань романа весьма сложна: тут и экскурсы в историю монашеских орденов с их уставами и сложными иерархическими отношениями, и многочисленные скрытые и явные цитаты из трудов Отцов Церкви и средневековых хронистов, и размышления о католической литургике и религиозном символизме, и скрупулезный анализ церковной музыки, живописи и архитектуры. Представленная в романе широкая панорама христианской мистики и различных, часто противоречивых религиозных течений потребовала обстоятельной вступительной статьи и детальных комментариев, при составлении которых редакция решила не ограничиваться сухими лапидарными сведениями о тех или иных исторических лицах, а отдать предпочтение миниатюрным, подчас почти художественным агиографическим статьям. В приложении представлены фрагменты из работ св. Хуана де ла Крус, подчеркивающими мистический акцент романа.«"На пути" — самая интересная книга Гюисманса… — отмечал Н. Бердяев. — Никто еще не проникал так в литургические красоты католичества, не истолковывал так готики. Одно это делает Гюисманса большим писателем».

Антон Павлович Чехов , Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк , Жорис-Карл Гюисманс

Классическая проза / Русская классическая проза / Сказки народов мира / Проза