Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

Съ небольшимъ въ два часа ночи мы соединились, наконецъ, вс въ лодк. Отцу Зораиды развязали руки и отняли платокъ отъ рта, но ренегатъ повторилъ ему еще разъ, что если. онъ вымолвитъ хоть одно слово, тогда пусть простится съ жизнью. Замтивъ между нами свою дочь, Аги-Морато тяжело вздохнулъ, особенно когда увидлъ, что я держу ее обнявши, и она остается совершенно спокойной, не пытаясь ни освободиться изъ моихъ объятій, ни защищаться отъ нихъ, ни удаляться отъ меня. Старикъ не сказалъ, однако, ни слова; страшась, чтобы ренегатъ не исполнилъ своихъ угрозъ. Когда весла опустили въ воду, Зораида, увидвъ въ лодк отца своего и другихъ связанныхъ мавровъ, попросила ренегата передать мн ея просьбу: освободить ихъ, говоря, что она скоре кинется въ воду, чмъ ршится видть передъ собою въ невол такъ нжно любившаго ея отца. Я согласился исполнить просьбу ея, но ренегатъ воспротивился. «Если мы оставимъ ихъ здсь, сказалъ онъ, они поднимутъ на ноги весь городъ, за нами пошлютъ въ погоню легкіе корабли, стснятъ насъ съ суши и съ моря, и мы погибли. Все, что мы можемъ сдлать, это освободить ихъ въ первой христіанской земл.» Мы согласились съ мнніемъ ренегата, и Зораида, повидимому, удовлетворилась доводами, которыми мы объяснили ей невозможность исполнить тотчасъ же ея просьбу.

Наконецъ, поручивъ себя въ пламенной молитв Богу, мы поплыли, въ мертвой тишин, но съ отрадною скоростью, по направленію къ Балеарскимъ островамъ, составляющимъ ближайшій къ Алжиру христіанскій край. Въ это время дулъ довольно сильный втеръ, море было не совсмъ спокойно, и продолжать путь къ Маіорк нельзя было; поэтому мы принуждены были держаться берега, въ сторон Орана, безпокоясь о томъ, какъ бы насъ не открыли въ маленькомъ город Саргел, отстоящимъ, по этому пути, на шестьдесятъ миль отъ Алжира. Кром того мы страшились встрчи съ какимъ-нибудь гальотомъ, привозящимъ товары изъ Тэтуана; въ случа же встрчи съ купеческимъ невооруженнымъ кораблемъ каждый изъ насъ, полагаясь на себя и на своихъ товарищей, надялся не только не сдаться, но еще овладть этимъ кораблемъ, на которомъ мы могли бы врне и безопасне совершить нашъ перездъ. Зораида все время сидла возл меня, спрятавъ голову на моей груди, чтобы не видть отца, и я слышалъ, какъ она тихо молилась и просила Лельлу Маріемъ не покидать насъ.

Хотя въ утру мы сдлали боле тридцати миль, но отъ берега удалились не боле какъ на тройное разстояніе выстрла изъ аркебуза. Берегъ представлялъ теперь совершенную пустыню; и мы не опасались быть открытыми. Скоро намъ удалось, наконецъ, войти въ открытое, немного успокоившееся море. Отплывъ мили на дв отъ берега, мы велли гребцамъ грести поочередно, до тхъ поръ, пока вс закусятъ, но гребцы отвчали, что времени терять нельзя, а потому пусть закусываютъ т, которымъ длать нечего; они же, ни за что на свт, не сложатъ веселъ. Мы не противорчили имъ, но почти въ ту же минуту подулъ сильный втеръ, и мы, сложивши весла, натянули паруса, направляясь къ Орану; другаго направленія намъ нельзя было держаться. Подъ парусами мы длали боле восьми миль въ часъ, — не страшась ничего, кром встрчи съ вооруженнымъ кораблемъ. Давши пость маврамъ, ренегатъ утшилъ ихъ, сказавши, что мы не намрены забрать ихъ въ неволю, а освободимъ при первой возможности. Тоже самое сказалъ онъ отцу Зораиды, но старикъ отвтилъ ему: «христіане! я могу ожидать отъ вашего великодушія всего, только не свободы; я не такъ простъ, чтобы поврить твоимъ словамъ. Не для того похитили вы меня, подвергаясь такой опасности, чтобы такъ великодушно освободить меня теперь, зная, какой богатый выкупъ могу я внести за себя. Назначайте же цну, я заплачу вамъ, сколько вы потребуете за себя и за это бдное дитя, за эту лучшую и драгоцннйшую часть моей души.» Съ послднимъ словомъ онъ принялся такъ горько плакать, что возбудилъ общее сочувствіе и заставилъ Зораиду взглянуть на своего несчастнаго отца. глубоко тронутая видомъ, обливавшагося горючими слезами, старина, она встала съ моихъ колнъ, подошла къ отцу, обняла его, стала утшать и прижавшись лицомъ другъ къ другу, они такъ горестно рыдали, что у всхъ насъ на глазахъ выступили слезы. Но когда Аги-Морато увидлъ дочь въ праздничной одежд, покрытую драгоцнными каменьями, онъ спросилъ ее на своемъ язык: «дочь моя! что это значитъ? вчера вечеромъ, прежде чмъ съ нами случилось это страшное несчастіе, я видлъ тебя въ будничномъ плать, а теперь вижу въ самомъ богатомъ наряд, какой я могъ подарить теб во время вашего величайшаго благоденствія. Ты не имла времени переодться, и не получила отъ меня никакого радостнаго извстія, которое могло бы заставить тебя надть праздничное платье. Отвчай мн; это тревожитъ меня сильне, чмъ испытываемое мною несчастіе.»

Ренегатъ переводилъ намъ все, что мавръ говорилъ своей дочери не отвчавшей ему ни слова. Когда же Аги-Морато увидлъ на катер оставленный имъ въ Алжир сундукъ, въ которомъ хранилось его богатство, онъ изумился еще боле и спросилъ Зораиду, какимъ образомъ этотъ сундукъ очутился въ нашихъ рукахъ и что въ немъ находится?