Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

Донъ-Кихотъ скоро почувствовалъ жестокость веревки. «Прекрасная дама», сказалъ онъ, «вы скоре царапаете, чмъ ласкаете мою руку; не обходитесь съ ней такъ сурово, она неповинна въ томъ, что причинила вамъ не моя воля. Отмщая мн, къ чему изливать всю силу вашего негодованья на такую незначительную часть моей особы, какъ эта рука. Подумайте, что-тотъ, кто любитъ такъ нжно, не мститъ такъ жестоко». Всхъ этихъ фразъ Донъ-Кихота, къ не счастію, никто не слыхалъ, потому что какъ только Мариторна привязала его, въ ту же минуту об двушки, умирая со смху, убжали съ сновала, оставивъ несчастнаго рыцаря въ ловушк, изъ которой ему не было никакой возможности освободиться. Онъ стоялъ, какъ мы уже говорили, вытянувшись во весь ростъ, на спин Россинанта, съ рукой протянутой въ окошечку и привязанной въ засову двери сновала; и страшно безпокоился онъ, чтобы не двинулся какъ-нибудь конь, и не оставилъ его въ висячемъ положеніи. Несчастный рыцарь не смлъ сдлать ни малйшаго движенія, хотя спокойный характеръ Россинанта ручался за то, что онъ онъ готовъ простоять неподвижно весь вкъ. Когда наконецъ Донъ-Кихотъ понялъ, что онъ просто на просто привязанъ, и что дамы исчезли, онъ вообразилъ, что опять находится подъ вліяніемъ какого то очарованія, какъ въ прошлый разъ, когда его избилъ въ этомъ самомъ замк очарованный мавръ. И онъ проклиналъ, втихомолку, свое неблагоразуміе: проклиналъ себя за то, что ршился пріхать во второй разъ въ тотъ замокъ, въ которомъ онъ испыталъ уже разъ столько непріятностей, тмъ боле, что у странствующихъ рыцарей постановлено правиломъ: если какое-нибудь предпріятіе разъ не удалось, это значитъ, что исполнить его предназначено другому рыцарю, и во второй разъ никто не обязанъ браться за такое дло, въ которомъ однажды онъ не имлъ успха. Донъ-Кихотъ потянулъ было въ себ руку, желая испытать, не въ состояніи ли онъ будетъ освободить ее, но, въ несчастію, она была такъ хорошо привязана, что вс попытки освободить ее оставались напрасны; онъ, впрочемъ, дергалъ руку немного осторожно, боясь, чтобы этимъ временемъ не двинулся Россинантъ. И при всемъ своемъ желаніи ссть на сдло, несчастный рыцарь принужденъ былъ стоять на немъ. Въ эту то минуту пожелалъ онъ обладать мечемъ Амадиса, разрушавшемъ всякое очарованіе; въ эту то минуту проклиналъ онъ звзду свою, думая о той ужасной потер, которую станетъ испытывать вселенная тмъ временемъ, какъ онъ будетъ оставаться очарованнымъ (онъ совершенно убжденъ былъ, что ужъ онъ очаровавъ), въ эту то минуту онъ, боле чмъ когда-нибудь, вспомнилъ о своей возлюбленной дам Дульцине Тобозской; въ эту то минуту кликнулъ онъ своего врнаго оруженосца Санчо-Пансо, сладко храпвшаго, забывши все на свт, на вьюк своего осла; въ эту то минуту призывалъ онъ помочь ему мудрецовъ Алкифоа и Лирганда и добрую подругу свою Урганду. Но увы! ничего не помогло, и утро застало его въ такомъ грустномъ, такомъ безнадежномъ положеніи, что онъ мычалъ какъ быкъ, потерявши всякую надежду на то, чтобы день пособилъ его несчастію. Онъ считалъ уже себя очарованнымъ навсегда, и думалъ, что недвижимо будетъ стоять онъ теперь съ конемъ своимъ, не кушая, не засыпая, не освжаясь ни однимъ глоткомъ воды, пока не превратится злое вліяніе звздъ, или пока не разочаруетъ его другой, боле мудрый волшебникъ.

Но онъ ошибся въ своихъ предположеніяхъ. Рано утромъ въ корчм подъхали четыре видныхъ, хорошо одтыхъ всадника, съ карабинами, привязанными въ сдламъ, и принялись сильно стучать въ запертыя ворота. Увидвъ ихъ, Донъ-Кихотъ громкимъ голосомъ закричалъ имъ съ того мста, на которомъ продолжалъ стоять на страж:

— Рыцари, или оруженосцы, или кто бы вы ни были: не стучите въ ворота этого замка, тамъ вс спятъ теперь; къ тому же крпостей никогда не отворяютъ прежде, чмъ успетъ солнце освтить всю землю. Удалитесь же и подождите гд-нибудь до утра, тогда мы увидимъ, слдуетъ ли вамъ отворить ворота, или нтъ.

— Какого чорта замокъ, или крпость, вы тутъ нашли, станемъ мы дожидаться, отвтилъ ему одинъ изъ всадниковъ. Если вы хозяинъ этой корчмы, такъ велите отворить ворота; мы накормимъ здсь только лошадей, и подемъ дальше, потому что спшимъ.

— Рыцарь! неужели я похожъ на хозяина корчмы? спросилъ Донъ-Кихотъ.

— Право не знаю, на что вы похожи; знаю только, что вы городите чушь, называя эту корчму замкомъ.

— Это замокъ, сказалъ Донъ-Кихотъ, и одинъ изъ лучшихъ здсь; въ немъ почиваютъ теперь особы, носившія скипетръ въ рукахъ и ворону на голов.

— Лучше бы вы сказали на оборотъ, замтилъ путешественникъ: скипетръ на голов и корону въ рукахъ. Должно быть комедіанты остановились здсь, у нихъ короны и скипетры вещь очень обыкновенная; коронованныя же лица, не думаю, чтобы остановились въ такихъ грязныхъ корчмахъ.

— Вы, какъ видно, понятія не имете о тхъ приключеніяхъ, которыя такъ часто случаются съ странствующими рыцарями, отвчалъ Донъ-Кихотъ.

Утомившись слушать Донъ-Кихота, всадники принялись снова стучать въ ворота, и на этотъ разъ такъ безпощадно, что вс въ корчм проснулись и хозяинъ вышедъ спросить, кто это стучитъ?