Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

«Это правда,» отвчалъ Донъ-Кихотъ, «но только этотъ бдный пастухъ ни душой ни тломъ не виноватъ въ томъ, что здсь случилось съ нами.» Онъ ршительно веллъ разъяреннымъ бойцамъ помириться; посл чего спросилъ у пастуха, можно-ли будетъ найти гд-нибудь Карденіо? рыцарю страшно хотлось узнать конецъ разсказа несчастнаго безумца. Пастухъ сказалъ, что не знаетъ въ какомъ именно мст живетъ Карденіо, но что если Донъ-Кихотъ тщательно объздитъ всю эту мстность, то гд-нибудь непремнно найдетъ его умнымъ или безумнымъ.

Глава XXV

Простившись съ пастухомъ, Донъ-Кихотъ слъ на Россинанта и приказалъ Санчо слдовать за собою. Оруженосецъ послушался его, но только скрпя сердце, потому что принужденъ былъ идти пшкомъ. Мало-по-малу, они углубились въ самыя ндра этой гористой, суровой мстности, и Санчо, которому страхъ какъ хотлось немного побалагурить, не смя однако ослушаться данныхъ ему приказаній, все ожидалъ, не заговоритъ-ли самъ Донъ-Кихотъ. Но доле молчать ему было ршительно не подъ силу, и выведенный изъ себя сказалъ онъ рыцарю: «соблаговолите, ваша милость, благословить меня и отправить съ Богомъ. Хочу я уйти себ домой, въ жен и дтямъ своимъ, съ которыми я по крайней мр могу говорить, когда мн вздумается; а теперь, приходится мн шататься, во слдъ вашей милости, по этимъ пустынямъ, денно и нощно, не смя рта разинуть; точно я живымъ похоронилъ себя. Еслибъ хоть скотина еще разговаривала ныньче, какъ на памяти Езопа, тогда не безпокоилъ-бы я вашу милость, потому что поговорилъ-бы я себ съ своимъ осломъ, или съ первой попавшейся мн на встрчу скотиной, и переносилъ бы кое-какъ бду свою. Но теперь, мн ужь это, право, не въ моготу; чтобы рыская всю жизнь за приключеніями, и изъ всхъ приключеній натыкаясь только на палки, кулаки, каменья и швырянья на одялахъ, не смть притомъ слова оказать, зашить себ словно нмому ротъ, и не пикнуть про то, что лежитъ у тебя за душ; это, ваша милость, не подъ силу мн«.

— Понимаю тебя, Санчо, отвчалъ Донъ-Кихотъ; теб хочется, чтобы я снялъ мое запрещеніе и далъ прежнюю свободу твоему языку. Хорошо, говори, но только съ условіемъ, что это разршеніе ограничится временемъ пребыванія нашего въ горахъ.

— Ладно, сказалъ Санчо, лишь-бы теперь наговориться, а что дальше будетъ, про то одинъ Богъ вдаетъ. И для начала, осмлюсь я спросить вашу милость, съ какой стати приняли вы сторону этой королевы Маркасины, или какъ ее тамъ зовутъ… И на какого чорта нужно было вамъ знать, былъ-ли этотъ Елисей другомъ ея или нтъ. Право, мн кажется, еслибъ вы плюнули на нихъ, потому что судить объ этомъ дл вамъ вовсе не приходится, то полуумный пошелъ бы себ дальше разсказывать свои исторіи, и не хватилъ-бы васъ намнемъ въ грудь, да и я бы обошелся безъ десятка оплеухъ и другаго десятка пинковъ въ брюхо.

— Санчо, отвчалъ Донъ-Кихотъ, если-бы ты также хорошо зналъ, какъ я, что за благородная и почтенная женщина была королева Мадазима, то я увренъ, ты удивился-бы только тому, каково должно быть мое терпніе, если я не разбилъ рта, изрыгавшаго подобныя клеветы; потому что можетъ-ли быть клевета гнусне той, будто королева ведетъ шашни съ какимъ-то лекаремъ. Не спорю, Елизабадъ, — о которомъ говорилъ этотъ полуумный, — человкъ не глупый и знающій свое дло, былъ не только врачемъ, но и совтникомъ королевы, но воображать себ, будто она была съ нимъ въ какихъ-нибудь особенныхъ отношеніяхъ, это дерзость, достойная строгаго наказанія. И чтобы ты окончательно убдился въ томъ: понималъ ли самъ Карденіо, что онъ говорилъ, ты вспомни, что когда онъ сталъ городить эту чушь, съ нимъ начинался уже болзненный припадокъ.

— Ну оттого-то и не слдовало вашей милости обращать вниманія на слова полуумнаго, потому что если бы не помогла вамъ еще ваша счастливая звзда, говорилъ Санчо, и камень вмсто того, чтобы хватить васъ въ брюхо, да хватилъ-бы въ голову, тогда не поздоровилось-бы вамъ отъ защиты этой прекрасной дамы, которая, по вол Божіей, мирно гніетъ себ теперь.

— Санчо! пойми, сказалъ Донъ-Кихотъ, что въ этомъ случа самое безуміе не могло служить оправданіемъ Карденіо, и что странствующій рыцарь обязанъ защищать отъ безумныхъ, совершенно также какъ и отъ умныхъ, честь всякой женщины, тмъ боле такой высокой дамы, какою была королева Мадазима, въ которой я чувствую особое уваженіе за ея рдкія качества, ибо, не говоря ужь о ея чрезвычайной красот, она была умна, терплива и съ рдкимъ мужествомъ переносила свои тяжелыя и многочисленныя несчастія. И вотъ въ эти-то минуты общество и совты Елизабада много помогали ей твердо и благоразумно переносить испытанія судьбы, изъ чего сплетники и невжды заключили, будто королева была его любовницей. Но они лгутъ, какъ двсти разъ солгутъ вс т, которые будутъ думать, или утверждать что-нибудь подобное; это я говорилъ и говорю.