Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

— Я знаю, что я не думаю и не утверждаю ничего подобнаго, отвчалъ Санчо, и т, которые распускаютъ о ней разныя сплетни, пусть они глотаютъ ихъ съ своимъ хлбомъ; любилась ли съ кмъ эта королева, или нтъ, что намъ до того, объ этомъ она дастъ отвтъ Богу. Я же прихожу себ изъ моихъ виноградниковъ, ничего не знаю, ни во что не мшаюсь, чужихъ длъ не касаюсь, и тотъ, кто продаетъ и лжетъ, въ кошельк своемъ это познаетъ. Голякомъ родился я, голякомъ остаюсь; отъ ихней любви ничего не выигрываю, не проигрываю, и чтобы тамъ себ эта королева не длала, мн-то что до того. Мало ли кто расчитываетъ найти сало тамъ, гд и взять его нечмъ, и кто можетъ запереть поле; да разв не хули-ли наконецъ самаго Бога:

— Пресвятая Богородице! воскликнулъ Донъ-Кихотъ, сколько глупостей нанизалъ ты одн на другія. И какое отношеніе между твоими пословицами и тмъ, о чемъ мы говорили, Санчо! замолчи ты единожды на всегда, и займись исключительно своимъ осломъ; не суйся туда гд тебя не спрашиваютъ, и вбей себ хорошенько въ голову, при помощи всхъ твоихъ пяти чувствъ, что все, что я длалъ, длаю и буду длать, совершенно согласно съ здравымъ разсудкомъ и съ законами рыцарства, которые я знаю лучше, чмъ знали какіе-бы то ни было рыцари въ мір.

— А только, право, не знаю я, ваша милость, что хорошаго въ этомъ рыцарскомъ закон вашемъ, отвчалъ Санчо, изъ-за котораго мы влзли въ эти горы, точно блудныя дти, и изъ-за чего бьемся мы теперь здсь, гд нтъ и слда какой бы то ни было дороги или тропинки, отыскивая полуумнаго, которому, — какъ только мы найдемъ его, — придетъ чего добраго охота начать съ конца свою исторію, то есть не съ самой исторіи, а съ вашей головы и моихъ реберъ, которыя онъ размозжитъ въ конецъ.

— Повторяю теб, Санчо, молчи, сказалъ рыцарь; ты не знаешь, что въ пустыню эту влечетъ меня не одно только желаніе поймать сумасшедшаго Карденіо, но также желаніе совершить здсь подвитъ, который бы увковчилъ мое имя, прославилъ меня на весь міръ и запечатллъ собою вс качества, составляющія и прославляющія рыцаря.

— И опасный этотъ подвитъ? спросилъ Санчо.

— Нтъ, онъ не опасенъ, отвчалъ Донъ-Кихотъ, хотя конечно и въ этомъ случа кость можетъ повергнуться той и другой стороной. Но все будетъ зависть отъ твоего умнія.

— Какъ такъ отъ моего умнія! — воскликнулъ Санчо.

— Такъ, что если ты скоро возвратишься оттуда, куда я пошлю тебя, говорилъ Донъ-Кихотъ, то скоро окончится мое страданье и начнется моя слава; но, не желая держать тебя въ неизвстности, скажу теб, Санчо, что знаменитый Амадисъ Гальскій былъ одинъ изъ славнйшихъ странствующихъ рыцарей, но что я говорю? одинъ изъ славнйшихъ, нтъ, это былъ единственный, первый, не имвшій себ подобныхъ, царь всхъ рыцарей, подвизавшихся на свт. И т, которые утверждаютъ, будто донъ-Беліанисъ и нкоторые другіе не уступали ему, они, клянусь Богомъ, ошибаются. Теперь, Санчо, нужно теб знать, что живописецъ, напримръ, желающій прославиться своимъ искуствомъ, пытается подражать картинамъ великихъ учителей своихъ, тоже мы видимъ во всхъ родахъ занятій, служащихъ къ возвеличенію общества. Подражать долженъ каждый, кто только стремится пріобрсти себ на свт почетную извстность; такъ, въ дйствіяхъ своихъ мы можемъ подражать Улиссу, въ лиц котораго Гомеръ начерталъ вамъ живой образъ человка мудраго и твердаго въ несчастіи, подобно тому какъ Виргилій въ лиц Энея изобразилъ набожность гражданина и мудрость мужественнаго военачальника. И Гомеръ и Виргилій изобразили своихъ героевъ не такими, какими они были, а какими должны были быть, желая оставить міру вполн законченный образецъ ихъ доблестей. Такъ точно Амадисъ былъ свтъ, звзда и солнце мужественныхъ и влюбленныхъ рыцарей, и ему то должны во всемъ подражать мы, собранные подъ знаменемъ рыцарства и любви. И тотъ странствующій рыцарь, который ближе всхъ станетъ подражать ему, приблизятся наиболе къ идеальному образу истиннаго рыцаря. Теперь скажу теб, что подвигъ, въ которомъ всего блистательне проявились, великія достоинства Амадиса: мудрость, мужество, твердость, терпніе, любовь; это былъ именно тотъ подвигъ, когда возбудивъ неудовольствіе своей дамы Оріаны, онъ, назвавшись мрачнымъ красавцемъ, имя много выражающее и чрезвычайно подходившее въ той жизни, на которую онъ добровольно обрекъ себя, удалился страдать на утесъ Бдный. И такъ какъ мн легче подражать ему въ этомъ дл, нежели поражая великановъ, обезглавливая вампировъ, нанося пораженія великимъ арміямъ, разсевая вражескіе флоты и разрушая очарованія, такъ какъ къ тому же самыя эти мста будто созданы для страданій, поэтому я не намренъ упускать удобный случай, представляющійся для моего прославленія.

— Но все-же я не знаю, что вы именно намрены длать въ этой глуши? — спросилъ Санчо.