Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

Донъ-Кихоту казалось, что наступило, наконецъ, время проститься съ этой праздной жизнью, которую онъ велъ столько времени. Рыцарь воображалъ, что онъ совершаетъ великое преступленіе, позволяя себ утопать въ нг и роскоши въ замк гостепріимнаго герцога и что нкогда онъ долженъ будетъ отдать отчетъ Богу за праздно растраченные дни въ непрерывныхъ удовольствіяхъ и пиршествахъ. Неудивительно поэтому, что онъ попросилъ, наконецъ, у хозяевъ замка позволенія проститься съ ними. Съ глубокимъ сожалніемъ согласились на это герцогъ и герцогиня. Герцогиня передала Санчо письмо его жены, и оруженосецъ прослезился, слушая это посланіе. — «Кто могъ подумать», сказалъ онъ, «что такъ скоро развются дымомъ вс эти великолпныя надежды, зародившіяся въ ум моей жены, когда она узнала о моемъ губернаторств; кто могъ подумать, что мн снова придется тащиться по слдамъ господина моего Донъ-Кихота и снова натыкаться съ нимъ на разныя приключенія. Во всякомъ случа меня обрадовалъ отвтъ моей Терезы: обрадовало то, что пославши жолудей герцогин, она показалась благодарной въ своей благодтельниц; подарокъ ея не похожъ на взятку; — онъ посланъ тогда, когда я былъ уже губернаторомъ, такъ что жолуди эти оказались простою благодарностью, — а за милость всегда слдуетъ отблагодарить, хотя бы бездлицей: бднякомъ вступилъ я на островъ, бднякомъ покинулъ его и съ спокойной совстью могу сказать теперь, что нищимъ родился я, нищимъ остаюсь, ничего не выигралъ, не проигралъ, а это тоже не бездлица». Такъ говорилъ Санчо наканун отъзда изъ герцогскаго замка. Донъ-Кихотъ простился съ хозяевами въ тотъ же вечеръ, и на другой день рано утромъ показался у подъзда въ полномъ рыцарскомъ вооруженіи. Съ балконовъ и галлерей глядли на него вс обитатели замка, въ томъ числ сами хозяева. Санчо взобрался на осла съ чемоданомъ и съ своей неразлучной котомкой, наполненной до верху всевозможными състными припасами. Онъ былъ вполн счастливъ въ эту минуту; мажордомъ герцога, разыгрывавшій роль графини Трифалды, передалъ ему передъ отъздомъ, тайно отъ Донъ-Кихота, кошелекъ съ двумя стами золотыхъ, на всякій непредвиднный въ дорог случай. Тмъ временемъ, какъ взоры всхъ устремлены были на узжающаго рыцаря, въ галлере неожиданно раздался жалобный голосъ прекрасной Альтизидоры, обратившейся на прощаніе въ рыцарю съ слдующими словами:

«Услышь меня, о, злобный рыцарь, придержи за узду коня твоего, которымъ ты такъ худо правишь и не мни ему боковъ. Вроломный! взгляни на меня и убдись, что ты бжишь не отъ свирпаго змя, а отъ кроткаго агнца, который не скоро еще превратится въ овцу. Чудовище! ты посмялся надъ прекраснйшей двой, на какую когда либо взирала Діана въ горахъ и Венера въ рощахъ. Жестокосердый Бирено, убгающій Еней, да сопутствуетъ теб Баррабасъ и пусть будетъ съ тобою что будетъ!»

«Нечестивецъ! ты уносишь изъ этого замка въ когтяхъ своихъ душу и сердце влюбленной въ тебя двушки, вмст съ тремя головными платками и подвязками отъ блой, какъ мраморъ Паросскій, ножки. Ты уносишь дв тысячи вздоховъ, которые могли бы зажечь своимъ пламенемъ дв тысячи Трой, еслибъ ихъ было столько на свт. Жестокосердый Бирено, убгающій Еней, да сопутствуетъ теб самъ Баррабасъ и пусть будетъ съ тобою, что будетъ».

«О, если-бы Санчо оказался такимъ неумолимо безчувственнымъ, чтобы Дульцинея твоя никогда не могла бы быть разочарована! Пусть вчно страдаетъ она за твои грхи, потому что праведные часто отвчаютъ въ этомъ мір за гршныхъ. Чтобы не удалось теб ни одно твое, самое лучшее приключеніе, чтобы вс твои надежды оказались обманчивымъ сномъ и чтобы постоянство твое не было вознаграждено. Жестокій Бирено, убгающій Еней, да сопутствуетъ теб Баррабасъ и пусть будетъ съ тобою, что будетъ».

«Чтобы отъ Севильи до Мартены, отъ Гренады до Лои и отъ Лондона до Англіи считали тебя вроломнымъ, чтобы въ картахъ не шли къ теб короли, и чтобы не видлъ ты ни тузовъ, ни семерокъ въ игр. Чтобы кровь текла у тебя изъ ранъ, когда сржешь ты мозоли твои, и когда вырвешь зубъ, чтобы посл него остались у тебя корешки. Жестокій Бирено, убгающій Еней, да сопутствуетъ теб Баррабасъ и пусть будетъ съ тобою, что будетъ».

Тмъ времененъ, какъ опечаленная Альтизидора изливала въ этихъ словахъ свое горе, Донъ-Кихотъ пристально глядлъ на нее, и когда она кончила, рыцарь, не отвчая ей ни слова, сказалъ, обратясь къ Санчо: «Заклинаю тебя спасеніемъ предковъ твоихъ, добрый мой Санчо, скажи мн правду? уносишь ли ты отсюда подвязки и три платка, о которыхъ говоритъ эта влюбленная двушка?»

— Три платка я увожу, отвчалъ Санчо, но подвязокъ никакихъ у меня нтъ. — Безстыдство Альтизидоры поразило герцогиню. Хотя она знала ее насмшливый и бойкій нравъ, но все же не воображала ее такой нахальной двчонкой. Къ тому же она не была предувдомлена объ этой выходк. Желая обратить все это въ шутку, герцогъ сказалъ Донъ-Кихоту: