Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

— Это былъ тоже одинъ изъ христіанскихъ рыцарей, сказалъ Донъ-Кихотъ, — боле щедрый, чемъ мужественный. Видишь, Санчо, онъ отдаетъ бдному половину своего плаща; и вроятно это было зимой, иначе онъ отдалъ бы цлый плащъ, такой милосердый былъ этотъ рыцарь.

— Это не потому, отвтилъ Санчо; но, чтобы имть и давать, нужно знать считать, говоритъ пословица.

Донъ-Кихотъ улыбнулся и попросилъ, чтобъ ему показали слдующую икону, на которой изображенъ былъ патронъ Испаніи. Верхомъ на кон, съ окровавленнымъ мечомъ въ рукахъ, онъ сносилъ головы поражаемыхъ имъ мавровъ. — «Это славный рыцарь Христова воинства, святой Іаковъ Матаморскій, одинъ изъ храбрйшихъ рыцарей бывшихъ на земл и почивающихъ на неб«, воскликнулъ Донъ-Кихотъ.

«Вс эти святые рыцари», продолжалъ онъ, «завоевали небо, силою ихъ рукъ, потому что небо позволяетъ завоевывать себя, но я, право, не знаю, что я завоевалъ своими трудами и лишеніями. Тмъ не мене$ еслибъ я могъ освободить Дульцинею Тобозскую отъ претрпваемыхъ ею страданій, и я, быть можетъ, сталъ счастливе бы, и съ просвтленнымъ духомъ направился бы по лучшему пути, чмъ тотъ, по которому я слдую теперь.

— Да услышитъ тебя Богъ и не услышитъ грхъ — тихо пробормоталъ Санчо.

Рчи Донъ-Кихота удивили крестьянъ, несшихъ иконы, столько-же, какъ и вся фигура, хотя они не поняли и половины того, что онъ говорилъ. Пообдавши, они взвалили на плечи иконы и, простившись съ Донъ-Кихотомъ, отправились въ дорогу.

Санчо же — точно онъ не зналъ Донъ-Кихота — удивленъ былъ высказанными имъ познаніями, и думалъ, что не было въ мір такой исторіи, которой не зналъ и не помнилъ бы его господинъ.

— Господинъ мой, сказалъ онъ ему, если то, что случилось сегодня съ нами можетъ быть названо приключеніемъ, такъ нужно сознаться, что это одно изъ самыхъ пріятныхъ и сладкихъ приключеній, случавшихся съ нами во все время нашихъ странствованій: кончилось оно безъ тревогъ и палочныхъ ударовъ; и намъ не пришлось даже дотронуться до меча, не пришлось ни бить земли нашимъ тломъ, ни голодать; да будетъ же благословенъ Богъ, сподобившій насъ увидть такое славное приключеніе.

— Ты правъ, отвтилъ Донъ-Кихотъ; но не всегда случается одно и тоже, одинъ случай не походитъ на другой. Вс эти случайности, обыкновенно называемыя въ народ предзнаменованіями, не подчиняются никакимъ законамъ природы, и человкъ благоразумный видитъ въ нихъ не боле, какъ счастливыя встрчи; между тмъ суевръ, выйдя рано утромъ изъ дому и встртивши францисканскаго монаха, спшитъ въ ту же минуту вернуться назадъ, словно онъ встртилъ графа. Другой разсыпетъ на стол соль и становится задумчивъ и мраченъ, точно природа обязалась увдомлять человка объ ожидающихъ его несчастіяхъ. Истинный христіанинъ не долженъ судить по этимъ пустякамъ о намреніяхъ неба. Сципіонъ приплываетъ въ Африку, спотыкается на берегу, солдаты его видятъ въ этомъ дурное предзнаменованіе, но онъ, обнявъ землю, восклицаетъ: «ты не уйдешь отъ меня теперь, Африка, я держу тебя въ моихъ рукахъ». Поэтому, Санчо, встрча святыхъ иконъ была для васъ, скажу я, счастливымъ происшествіемъ.

— Еще бы не счастливымъ, отвтилъ Санчо; но я бы попросилъ вашу милость сказать мн, почему испанцы, вступая въ сраженіе, восклицаютъ: святой Іаковъ, и сомкнись Испанія. Разв Испанія открыта и ее не мшало бы замкнуть? или что это за церемонія такая?

— Какъ ты простъ, Санчо; подумай, что этому великому рыцарю Багрянаго креста, небо судило быть патрономъ Испаніи, особенно въ кровавыхъ столкновеніяхъ испанцевъ съ маврами. Поэтому испанцы призываютъ его во всхъ битвахъ, какъ своего заступника, и не разъ видли, какъ самъ онъ вламывался въ легіоны сарацинъ и разгромлялъ ихъ; истину эту я могъ бы подтвердить множествомъ примровъ, заимствованныхъ изъ самыхъ достоврныхъ испанскихъ исторій.

Круто перемнивъ разговоръ, Санчо сказалъ своему господину: «удивляетъ меня право безстыдство этой Альтизидоры, горничной герцогини. Должно быть ее сильно ранила злодйка-любовь, этотъ слпой, или лучше сказать совсмъ безглавый охотникъ, подстрливающій, какъ говорятъ, все, что видитъ; и если онъ изберетъ своею мишенью сердце, то попадаетъ въ него, какъ бы оно ни было мало, и со всхъ сторонъ пронзитъ его своими стрлами. Слышалъ я впрочемъ, что отъ скромныхъ, благоразумныхъ двушекъ стрлы эти отскакиваютъ и разбиваются, но въ Альтизидору он, напротивъ того, скоре углубляются.

— Да, Санчо, сказалъ Донъ-Кихотъ, любовь попираетъ разсудокъ и всякое приличіе. Альтизидора, ты видлъ, безъ всякаго стыда открылась мн въ своихъ желаніяхъ, которыя больше смутили меня, чмъ расположили къ ней.