Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

— Мой — полуумный то, полуумный, но только храбрый, да къ тому еще такой негодяй, что ни сумазбродство, ни храбрость его ничто не значатъ въ сравненіи съ тмъ, какой онъ негодяй, сказалъ оруженосецъ рыцаря лса.

— Ну ужъ это, братъ, не по нашему, заговорилъ Санчо. Мой то ужъ не негодяй, ни-ни: онъ незлобивъ, какъ голубица, и никогда не сдлалъ никому онъ никакого зла, а только длаетъ еще всмъ добро. Онъ готовъ поврить дитяти, еслибъ оно сказало ему днемъ, что теперь ночь. Вотъ за это то добродушіе я и люблю его, люблю, какъ зеницу очесъ моихъ, и какихъ бы безобразій не натворилъ онъ, я не могу покинуть его, хоть ты что хочешь длай.

— Только, другъ мой, помни, сказалъ оруженосецъ рыцаря лса, что если слпой поведетъ слпаго, то оба провалятся наконецъ въ яму. Право, дружище, не лучше-ли намъ повернуть съ тобою оглобли, да возвратиться въ себ по домамъ, а то вдь, пожалуй, тмъ и покончимъ мы, что станемъ искать однихъ приключеній, а натыкаться на другія.

Слушая это Санчо постоянно сплевывалъ какую то сухую, клейкую слюну. Замтивъ это оруженосецъ рыцаря лса сказалъ ему: «отъ болтовни у насъ. кажись, немного пересохло въ горл; есть у меня, братъ, подъ арчакомъ моего сдла, чмъ пособить этому горю». И вставъ съ своего мста онъ отправился за большою бутылью вина и полуаршиннымъ пирогомъ, которыми снабдилъ себя на дорогу, и съ которыми минуту спустя появился передъ Санчо. Пирогъ былъ такой плотный и увсистый, что Санчо показалось, будто въ него влзъ цлый козелъ.

— Хм…. сказалъ онъ, такъ вотъ чмъ ваша милость запасается на дорогу?

— А вы думали, отвчалъ его компаньонъ, что оруженосецъ вашъ сидитъ на хлб и вод? какъ бы не такъ. Я, братъ, отправляюсь въ путь дорогу съ столькими запасами, съ сколькими не отправляется въ походъ ни одинъ генералъ.

Санчо принялся закусывать, не ожидая дальнйшихъ приглашеній, и, подъ прикрытіемъ ночнаго мрака, глоталъ куски, величиною въ добрый кулакъ.

— Должно быть ты славный оруженосецъ и отличнйшій человкъ, говорилъ онъ своему собесднику, судя по этому пирогу, принесенному сюда словно волшебствомъ. Это не по моему. Я, братъ, въ этомъ отношеніи дрянь передъ тобою. У меня въ котомк только и състнаго, что кусокъ сыру, о который любой великанъ можетъ размозжить себ башку, да нсколько десятковъ рожковъ и орховъ. Что длать? Такъ ужъ мой господинъ постановилъ себ, или лучше сказать, странствующія рыцари постановили для него, что онъ долженъ питаться только полевыми травами и сухими плодами.

— Нтъ, братъ, у меня желудокъ созданъ не для кореньевъ и травъ, замтилъ новый оруженосецъ. Господа мои пусть себ кушаютъ, что имъ угодно, и слдуютъ какимъ угодно рыцарскимъ постановленіямъ, меня это не касается. Я, другъ ты мой, безъ фляги вина и плотной закуски не пущусь ни съ какимъ чортомъ въ дорогу. Особенно въ фляг питаю какую то особенную любовь, и кажется не проходитъ минуты, чтобы я не обнимался и не чмокался съ нею.

Съ послднимъ словомъ онъ передалъ бутыль съ виномъ въ руки Санчо, который, приставивъ горлышко бутыли ко рту, глядлъ посл того добрыхъ четверть часа на звзды. Оторвавшись наконецъ отъ фляги, онъ опустилъ голову на грудь и съ глубокимъ вздохомъ проговорилъ: «о плутовское зелье! какое же оно забористое».

— Видишь ли, перебилъ его оруженосецъ рыцаря лса, какими словами самъ ты похваливаешь вино.

— Согласенъ, сказалъ Санчо, что назвать кого-нибудь, въ извстномъ случа, плутовскимъ отродьемъ, не значитъ еще обругать его. Но, скажи на милость, не сіудъ-реальское ли это вино?

— Угадалъ, чортъ возьми, отвчалъ собутыльникъ его, это точно старое сіудъ-реальское вино.

— А ты видно думалъ, что на такого простяка напалъ, который и вина твоего различить не съуметъ. Нтъ, братъ, говорилъ Санчо, мн достаточно понюхать вино, чтобы угадать откуда оно, каково на вкусъ, сколько ему лтъ, словомъ, представить весь его формуляръ. Впрочемъ тутъ ничего удивительнаго нтъ, продолжалъ онъ, у меня съ отцовской стороны было два родича, такихъ знатоковъ въ винахъ, какихъ и не запомнятъ въ Ламанч. Да вотъ чего лучше: однажды ихъ просили гд то попробовать вино въ чан и высказать о немъ свое мнніе. Что же ты думаешь? одинъ лизнулъ только языкомъ, а другой, такъ сказать, только носомъ; и посл этой пробы, одинъ замтилъ, что вино отзывается желзомъ, а другой, что оно отзывается козлятиной. Хозяинъ уврялъ, что чанъ его совершенно чистъ, и что онъ ршительно не понимаетъ, откуда могъ взяться въ его вин желзный или козлиный запахъ, но мастаки мои стояли на своемъ. Время между тмъ шло своимъ чередомъ, а вино уходило своимъ, и когда чанъ опорожнился наконецъ, тогда на дн его нашли маленькій ключикъ, висвшій на сафьянномъ ремешк. Каково теб это покажется? И мн ли, посл этого, не смыслить въ винахъ!

— Оттого то я и думаю, что не лучше ли намъ распрощаться съ этими странствованіями и приключеніями, отвчалъ оруженосецъ рыцаря лса, и отказаться отъ журавлей въ неб, чтобы не потерять синицы въ рукахъ. Право, возвратимся лучше во свояси, гд Богъ съуметъ найти насъ, если на то будетъ Его воля.