Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

— Милостивые государи! вмшался священникъ, я бы желалъ разъяснить одно сомнніе, порожденное во мн словами господина Донъ-Кихота.

— Сдлайте одолженіе, отвтилъ рыцарь.

— Я нахожу невозможнымъ, сказалъ священникъ, чтобы вс эти странствующіе рыцари были люди съ тломъ и костями; по моему, это призраки, жившіе въ одномъ воображеніи, изъ котораго перешли въ сказки, написанныя для развлеченія праздной толпы.

— Вотъ заблужденіе, въ которое впадаютъ многіе, отвчалъ Донъ-Кихотъ; и я не разъ вынужденъ былъ озарять свтомъ правды это сомнніе, ставшее почти общимъ. По временамъ старанія мои были безуспшны, но въ большой части случаевъ я убждалъ неврующихъ въ этой истин, столь ясной для меня, что кажется, я могу описать вамъ Амадиса такъ, какъ будто я видлъ его воочью. Да, это былъ человкъ высокаго роста, съ блымъ, подвижнымъ лицомъ, съ окладистой, черной бородой, съ гордымъ и вмст мягкимъ взглядомъ; человкъ, не любившій много говорить, рдко сердившійся и скоро забывавшій свой гнвъ. Я нарисовалъ Амадиса, какъ могъ бы нарисовать вамъ портреты всхъ славныхъ рыцарей, потому что изъ описаній, оставленныхъ историками ихъ, очень не трудно составить себ полное понятіе объ осанк, рост и наружности каждаго извстнаго рыцаря.

— Если это такъ, сказалъ цирюльникъ, то дайте намъ понятіе о рост великана Моргана.

— Существуютъ ли на свт великаны? это вопросъ спорный, отвчалъ Донъ-Кихотъ, хотя священное писаніе, которое не можетъ лгать, упоминаетъ о великан Голіа. Въ Сициліи найдены остовы рукъ и ногъ, которые должны были принадлежать людямъ, высокимъ какъ башни. Во всякомъ случа, я не думаю, чтобы Морганъ отличался особеннымъ ростомъ. Исторія говоритъ, что ему случалось проводить ночи въ закрытыхъ зданіяхъ; если же онъ находилъ зданія, способныя вмщать его, то ясно, что ростъ его былъ не Богъ знаетъ какой.

— Правда! сказалъ священникъ, слушавшій съ удовольствіемъ бредни Донъ-Кихота, но что думаете вы о Роланд, Рейнальд и двнадцати перахъ Франціи?

— О Рейнальд могу сказать только, что у него, вроятно, было широкое румяное лицо, съ огненными глазами, потому что онъ былъ страшно горячъ и заносчивъ; и съ особенною любовью покровительствовалъ разбойникамъ и разнымъ негодяямъ. Что до Роланда, Ротоланда или Орланда (онъ извстенъ подъ этими тремя именами), то я, кажется, не ошибусь, сказавъ, что онъ былъ широкоплечъ, средняго роста, немного кривоногъ, съ смуглымъ лицомъ, съ жесткою русою бородою, съ грубымъ тломъ, отрывистой рчью и угрожающимъ взглядомъ. Все это не мшало ему, однако, быть человкомъ предупредительнымъ, вжливымъ и прекрасно образованнымъ.

— Если Роландъ походилъ на нарисованный вами портретъ, сказалъ цирюльникъ, то я нисколько не удивляюсь, что прекрасная Анжелика предпочла ему маленькаго, безбородаго мавра, ставшаго властелиномъ ея красоты.

— Эта Анжелика, отвчалъ Донъ-Кихотъ, была взбалмошная и втренная женщина, прославившаяся красотой и своими скандалезными похожденіями. Жертвуя наслажденію репутаціей, она отвергла сотни благородныхъ рыцарей, полныхъ доблести и ума, для маленькаго безбородаго пажа, безъ роду и племени, единымъ достоинствомъ котораго была безграничная преданность своему престарлому повелителю. Вотъ почему пвецъ Анжелики, посл этой непростительной слабости, перестаетъ говорить о своей героин, и чтобы никогда больше не возвращаться къ ней, круто заканчиваетъ свою исторію этими стихами:

Быть можетъ скажетъ въ будущемъ искуснйшая лира,

Какъ славнаго Катая ей досталася порфира.

Стихи эти оказались пророческими, потому что съ тхъ поръ въ Андалузіи явился пвецъ слезъ Анжелики, а въ Кастиліи пвецъ ея красоты.

— Странно, замтилъ цирюльникъ, что между столькими поэтами, воспвавшими Анжелику, не нашлось ни одного, который бы сказалъ о ея легкомысліи?

— Еслибъ Сакрипантъ или Роландъ были поэтами, отвчалъ Донъ-Кихотъ, то я увренъ, они порядкомъ бы отдлали эту взбалмошную красавицу, подражая большей части отверженныхъ любовниковъ, мстящихъ своимъ возлюбленнымъ пасквилями и сатирами; мщеніе, недостойное, впрочемъ, благороднаго сердца. До сихъ поръ, однако, не появилось ни одного злаго стиха противъ этой женщины, ворочавшей полуміромъ.

— Странно, сказалъ священникъ; но не усплъ онъ договорить этого слова, какъ послышался громкій крикъ племянницы и экономки, покинувшихъ незадолго передъ тмъ кабинетъ Донъ-Кихота. Друзья поднялись съ своихъ мстъ и поспшили узнать причину поднявшагося шума.

123

Глава II

Виновникомъ тревоги оказался Санчо, хотвшій войти къ Донъ-Кихоту, не смотря на сопротивленіе его племянницы и экономки. «Что нужно здсь этому лентяю, этому бродяг?» кричала экономка: «Ступай, любезный, домой, нечего теб здсь длать, это ты совращаешь и уговариваешь нашего господина рыскать, какъ угорлый, по большимъ дорогамъ».

— Хозяйка сатаны! отвчалъ Санчо; не врите такъ безбожно; не я совращаю, а меня совращаютъ и уговариваютъ рыскать по блому свту, меня увлекъ господинъ вашъ изъ дому обманомъ, общавъ мн островъ, ожидаемый мною по сю пору.