— Теперь, сказалъ онъ, желалъ бы я увидть передъ собою всхъ этихъ неврующихъ въ странствующихъ рыцарей, всхъ, — непризнающихъ благодяній, оказываемыхъ рыцарями міру. Спросилъ бы я ихъ: что сталось бы съ Мелизандрой и донъ-Гаиферосомъ, еслибъ я не былъ здсь? Безъ сомннія ихъ часъ пробилъ бы; эти собаки мавры поймали бы прекрасныхъ любовниковъ и дали бы имъ знать себя. Да здравствуетъ же странствующее рыцарство, возносясь надъ всмъ въ мір!
— Пусть оно здравствуетъ, жалобнымъ голосомъ отозвался Петръ; пусть оно здравствуетъ, а я околю; въ такомъ несчастномъ положеніи очутился я, что, какъ донъ-Родригезъ, могу сказать теперь:
Не боле получаса, не мене пяти минутъ тому назадъ я считалъ себя царемъ изъ царей съ моими конюшнями, полными безчисленнаго множества лошадей, съ сундуками, переполненными пышными уборами; и вотъ теперь я нищій, раззоренный, убитый духомъ, и что хуже всего безъ моей обезьяны, потому что прежде чмъ я поймаю ее, мн придется пропотть до зубовъ. И все это, благодаря безумной ярости господина, котораго называютъ защитникомъ неимущихъ, бичемъ зла и приписываютъ ему иныя добрыя дла. Только для меня, видно, не достало у него великодушія. Да будетъ прославлено небо до высочайшихъ Сферъ его, увы! это рыцарь печальнаго образа обезобразилъ мои образы.
Слова эти разжалобили Санчо. «Не плачь, Петръ», сказалъ онъ ему, «не вручиться, ты просто сердце надрываешь мн; господинъ мой Донъ-Кихотъ, поврь мн, такой славный христіанинъ и католикъ, что если только сдлалъ онъ теб какой-нибудь вредъ, такъ вознаградитъ тебя за все вдвое».
— Пусть господинъ Донъ-Кихотъ заплатитъ хоть за половину изувченныхъ имъ фигуръ, отвчалъ Петръ, и я успокоюсь вмст съ совстью господина рыцаря, потому что нтъ спасенія для того, это удерживаетъ чужое добро и не хочетъ возвратить владльцу его собственности.
— Совершенная правда, сказалъ Донъ-Кихотъ, но только не знаю, что удержалъ я изъ твоего добра.
— Какъ не знаете? воскликнулъ Петръ, а эти бренные остатки, эти развалины, лежащія на безплодной, каменистой почв, обращенныя въ ничто вашей непобдимой рукой? Кому принадлежали тла ихъ, если не мн? чмъ поддерживалъ я свое существованіе, если не ими?
— Да! отвчалъ Донъ-Кихотъ; теперь я окончательно убжденъ въ томъ, о чемъ думалъ не разъ; теперь я вижу совершенно ясно, что преслдующіе меня волшебники показываютъ мн сначала вещи въ ихъ настоящемъ вид, а потомъ придаютъ имъ такой видъ, какой хотятъ. Господа, увряю васъ, продолжалъ онъ, обращаясь къ публик, что все представлявшееся здсь показалось мн происходящимъ въ дйствительности. Мелизандра, донъ-Гаиферосъ, король Марсиліо и императоръ Карлъ Великій показались мн живыми лицами Карла, Марсиліо, донъ-Гаифероса и Мелизандры. Вотъ почему я пришелъ въ такое страшное негодованіе, и, исполняя долгъ странствующаго рыцаря, поспшилъ подать помощь бглецамъ. Подъ вліяніемъ этого благороднаго намренія сдлалъ я то, что вы видли. И если дло вышло на выворотъ, виноватъ не я, а враги мои волшебники. Но хотя все это произошло, повторяю, не по моей вин, я, тмъ не мене, готовъ изъ своего кармана вознаградить Петра за понесенные имъ убытки. Пусть онъ сосчитаетъ, что слдуетъ ему заплатить за изувченныя его фигуры, и я заплачу ему за все ходячей кастильской монетой.
— Я ожидалъ не меньшаго, отвчалъ Петръ съ глубокимъ поклономъ, отъ неслыханнаго христіанскаго милосердія знаменитаго Донъ-Кихота Ламанчскаго, истиннаго защитника и покровителя всхъ нуждающихся бродягъ. Пусть хозяинъ этого дома и многославный Санчо примутъ на себя обязанность оцнщиковъ и посредниковъ между мною и вашею милостью. Они ршатъ, что могутъ стоить мои изрубленныя фигуры.
Хозяинъ и Санчо охотно согласились на это. Въ ту же минуту Петръ подобралъ съ полу обезглавленнаго короля Марсиліо, и показывая его публик сказалъ: «господа! короля этого, какъ вы видите, починить невозможно. За убіеніе, смерть и лишеніе его жизни слдовало бы, мн кажется, заплатить четыре съ половиною реала».
— Изволь, сказалъ Донъ-Кихотъ, что дальше?
— За разрубленнаго пополамъ, сверху до низу, императора Карла Великаго, продолжалъ Петръ, подымая съ полу об половины императора, не дорого было бы, я полагаю, спросить пять съ четвертью реаловъ
— Ну, пожалуй, и не дешево, замтилъ Санчо.
— Не дорого и не дешево, вмшался хозяинъ, положимъ однако для ровнаго счета пять реаловъ.
— Дать ему пять съ четвертью, сказалъ Донъ-Кихотъ. Здсь дло не въ вещи, а въ сдланной Петру непріятности; непріятностей же нельзя оцнивать четвертями реаловъ. Только поспшите, пожалуйста, потому что время ужинать, а я проголодался.
— За прекрасную Мелизандру безъ носа и глазъ я прошу безъ торга два реала двнадцать мараведисовъ, продолжалъ Петръ.