Дорога моей земли

Есть такая песенка в Унгарии,
пели в дни войны
ее
одну
(с грустью провожают очи карие
капитана-венгра на войну).

Кружится пластинка патефонная —

веры и заклятья талисман,
напевает женщина влюбленная:
— Висонтлааташра, капитан!

Дни и ночи та пластинка кружится —

хриплое эстрадное былье —
скорбная хозяйка дома
Жужица
каждый вечер слушает ее.

Кончится круженье патефонное —

бой стенных,
полночный
зимний час, —
вновь заводит женщина бессонная
все одну и ту ж,
в который раз!

…От карпатского селенья Клаури —

через Будапешт
на Сомбатель —
над землею этой
в белом трауре
кружится гигантская метель.

Сумасшедшая пластинка кружится,

кажется,
что к Дону сквозь туман
в этот час выходит в черном Жужица:
— Висонтлааташра, капитан!..

Мы над скорбью женщины не охали,

не вздыхали
лживым холодком,
спусковыми у виска не грохали,
в двери не стучали кулаком.

Мы ей отвечали состраданием,

мы щадили ту слезу в глазах,
что зовется вдовьим заклинанием
на кровавых всех материках.

Венгрия, 1945 г.

Венское шоссе

Связисты молча тянут линию —
бессонные друзья пехотные.
И рядом — с дымом цвета инея —
в ярках земли костры походные.

И видно сквозь костров дыхание,

сквозь легкий огонек березовый:
столбы срезает расстояние
за горизонтом в дымке розовой.

Две бровки у подъема сужены.

Здесь, оглушая гнезда плотные,
как будто кашляют — простужены —
крутые зевы минометные.

Здесь, на Дунае, как на Одере,

над прусским полем поражения,
ревут орудия до одури,
нацеленные на движение.

И верится душой усталою,

бессонницею ожидания,
что вон за теми перевалами
уже не выстрелит Германия.

И ляжет на траву, что ранена,

оружье, тишину убившее,
к ногам уставшего волжанина,
покорное, уже остывшее.

Предчувствие! С его горением,

с его неодолимой жаждою
идет пехота в наступление,
сверяя с сердцем пулю каждую.

И нам идти с тобою велено

в бои, где в стане неприятелей
пространство гулкое прострелено
прямой наводкой указателей.

Венгрия, г. Сомбатель, 1945 г.

Песня