Дорога моей земли

В гостинице на Шенбруннштрассе
портье мне номер отвела.
Она, как интендант в запасе,
нерасточительна была.

Сказала по-немецки слово,

приподняла по-венски бровь,
вручила медь ключа дверного,
и — будь здоров, Иван Петров.

По коридору, словно по миру,

блуждал я. В крайность изнемог.
Но к причитавшемуся номеру
причалить все-таки не мог.

Одиннадцать, потом двенадцать,

потом четырнадцать идет,
но вот злосчастную «тринадцать»
сам черт с биноклем не найдет.

Я, прошагавший четверть века,

почуял, так сказать, нутром,
что и у венцев цифра эта
не гармонирует с добром.

Шут с ним, с несчастьем цифры этой!

Коль счастлив мой победный путь,
то с этой дьявольской приметой
я потягаюсь как-нибудь.

…Проснулся утром — все в порядке.

Навел по-русски туалет,
проделал комплекс физзарядки —
и сердце в клетке, а не в пятке,
и никаких несчастий нет.

И ничего дурного в Вене

со мною не произошло…
И я, считая вниз ступени,
оставил венской Мельпомене
разоблаченное число.

1945 г.

Башмаки

Открыта дорога степная,
к Дунаю подходят полки,
и слышно —
гремит корпусная,
и слышно —
гремят башмаки.

Солдат Украинского фронта

до нервов подошвы протер —
в походе ему
для ремонта
минуту отводит каптер.

И дальше:

Добруджа лесная,
идет в наступленье солдат,
гремит по лесам корпусная,
ботинки о камни гремят.

И входят они во вторую

державу —
вон Шипка видна!
За ними вослед мастерскую
несет в вещмешке старшина.

— Обужа ведь, братец, твоя-то

избилась.
Смени, старина…
— Не буду, солдаты-ребята:
в России ковалась она…

И только в Белграде ботинки

снимает пехоты ходок:
короткое время починки —
по клену стучит молоток.

(Кленовые гвозди полезней —

испытаны морем дождей;
кленовые гвозди железней
граненых германских гвоздей!)

Вновь ладит ефрейтор обмотки,

трофейную «козью» сосет,
читает московские сводки
и — вдоль Балатона —
вперед.

На Вену пути пробивая,

по Марсу проходят стрелки:
идет
         на таран
                       полковая,
мелькают
               в траве
                           башмаки!

…С распахнутым воротом —

жарко! —
пыльца в седине на висках —
аллеей Шенбруннского парка
ефрейтор идет в башмаках.

Встает изваянием Штраус —

волшебные звуки летят,
железное мужество пауз:
пилотку снимает солдат.

Ах, звуки!

Ни тени,
ни веса!
Он бредит в лучах голосов
и «Сказкою Венского леса»,
и ласкою Брянских лесов,
и чем-то таким васильковым,
которому —
тысячи лет,
которому в веке суровом
ни смерти,
ни имени нет,
в котором стоят
как живые
свидетели наших веков,
полотна военной России
и пара его башмаков!

1945 г.

«Когда ученик в „мессершмитте“…»

* * *

Георгию Нефедову