Духота

Бычий Хлоп, сконфузясь, засеменил вперёд. Потом обернулся:

– Как вас зовут?

– Олимпиада.

– А по отчеству?

– Ну, Олимпиада Никаноровна… Журавлёва.

– Очень приятно. Будем знакомы.

И, назвав себя, юркнул в кабинет от огорошенной домработницы. Через минуту в кабинете вился, как таракан перед гусем, недреманный секретарь.

Бычий Хлоп радушно поздоровался с ним и сказал:

– Вы только подумайте, до чего правы древние ваятели!

Секретарь изобразил на лице почтительное внимание и подумал, что вождь говорит о бронзовой фигурке на письменном столе. То была волосатая горилла с оттопыренными ушами. Одной лапой обезьяна почёсывала выпуклую лодыжку, другой держала череп человека, чуть с удивлением всматриваясь в пустые глазницы. Безделушку подарил врагу капиталистов американец-миллионер, сказав, что по мнению африканского пролетариата, череп предка обладает магической силой и даёт тому, кто им владеет, власть почти над всем миром.

Но вождь, видимо, говорил о чём-то другом.

– Древние лепили из глины условно трактованные фигурки: пышный бюст, бёдра, объёмистый живот и – почти полное отсутствие головы! Или, если она была, то едва намечалась… Давайте бумаги. Что у вас?

Быстро пробежав глазами несколько листов, глава государства уставился на секретаря в упор:

– Расстрелов мало. Я – за расстрел по такому делу! Что с этими… ну, теми, что в Екатеринбурге?

Почёсывая кривым мизинцем кончик волосатого носа, секретарь вторично доложил, что вся семья, включая государя, государыню и детей, согласно постановлению провинциальных властей, пущена в расход.

Профессор-медик, к которому Бычий Хлоп обратился вчера за средством от бессонницы и с которым он чуть не до хрипоты спорил о текущем положении в стране, на прощанье, после паузы, вымолвил:

– Кант считал… убийство монарха, отрёкшегося от престола, преступлением… остающимся навеки… и совершенно неизгладимым… ни на этом, ни на том свете…

– Да что вы носитесь с Кантом, этой кабинетной тундрой! – взорвался Бычий Хлоп. – Вы лучше у моей жены спросите, как бы она расправилась с ним!

Профессор знал, что пожилой узкогрудый Кант в истрёпанном, однако, опрятном сюртуке от такой дамы, как Минога, бегал бы с одной конспиративной квартиры на другую… Канту не давал покоя крикливый петух, которого сосед ни за какие деньги не хотел продать (в глубине души возмущаясь, что философ намеревался отправить крылатого вокалиста в суп)… Канту мотали нервы тюремные лицемеры – уголовники, распевавшие во всю глотку псалмы в кутузке, торчавшей рядом с домом, где жил мало кем понимаемый мыслитель… Не то евреи, не то пруссаки, тающие от истомной признательности к великому современнику, поднесли земляку, кажется, к шестидесятилетию, аляповатый брелок: на одной стороне медали – сутулый профиль сухопарого кенигсбергца, на другой – силуэт падающей Пизанской башни (весьма двусмысленный символ, учитывая старость отца «Критики чистого разума»)… Но это всё же было лучше, чем перспектива попасть в руки живой супруги русского диктатора, вскользь и всего, видимо, разок что-то читавшего из сочинений Канта.

Сама Минога вряд ли когда открывала книги по трансцендентальной логике. Но инстинктивно смекнула, что опусы Платона, Канта или Шопенгауэра рядом с художеством мужа будут вне конкуренции. И мигом сделала мат пешкой (Бычий Хлоп всю жизнь до азарта любил играть в шахматы), запретив печатать в стране труды гносеологических жуликов – великих греков и немцев. Запустила в 150-тысячный тираж в качестве душеполезного чтения для народа протоколы о судебных процессах над оппозицией новому режиму, иллюстрируя нетривиальную ситуацию, когда два кота стоят друг против друга, раздумывая, как бы вцепиться в рожу противника.

От обывателя Миноге не было покоя. Выйди она сейчас с мужем погулять, худо-бедно, а всё же увидишь, как по замусоренной улице маршируют дети. У каждого в руках шест с дощечкой со словом «Труд». Не «Бабочки», не «Али-баба и сорок разбойников», не «Пузыри в лужах», а «Труд».

А раньше вместо такой картины – куча домохозяек на углу, и стоит им увидеть Бычьего Хлопа с Миногой, так хлебом не корми – дай поорать:

– Плешивый! Где ты взялся на нашу голову со своей пучеглазой? Из-за вас совсем жрать нечего!

Баб арестовывали. Ненадолго. Держали и выпускали.

А то был ещё случай. Сидел недалеко от дворца на улице крестьянин. Бычий Хлоп цап Миногу под руку и к нему: мол, как жизнь, товарищ?

Мужик сердито сплюнул.

– Жизня ничаво, гражданин прохожий! Новый вот только… мать его так!.. Не пойму я этого человека. Понадобилась его жене швейная машинка, так он распорядился везде по деревням швейные машинки отобрать. У моей племянницы вон швейную машинку отобрали. Весь Кремль, что ль, завалить машинками хочет?

А сколько приходило на имя Бычьего Хлопа анонимных писем с угрозами, руганью, карикатурами!