Спустя энное время его посаждают на кресло Патриарха, и Первопастырь гастролирует по стране с пылкими речами, не хуже Троцкого на бронепоезде в годы гражданской войны. Подобно эстрадной певице, не рискующей появиться во втором отделении концерта без нового прикида, всякий раз выходит на богослужении в новом зипуне и новом малахае (саккосе и митре), сверкая золотом, стразами и прочей мишурой, стоимостью поболее ста тысяч. И плетёт без устали прогоркло тёплые глаголы о необходимости каждому шерстью своих овец согревать спины гибнущих без одежды. И сидит на Рождество в Москве в компании с умытыми, причёсанными бомжами в заранее установленной просторной палатке за столом с белой скатертью и сластями, улыбаясь бражникам и голышам под охраной тех, кто предварительно отфильтровал бездомную шпану для сердечного свидания с Его Святейшеством, решившим послужить милостыне, будучи владельцем собственного самолёта и солидного пая в надёжном банке, отбросившим еретическую фантазию, будто достоинством Кормителя Церкви должна быть бедность Христа.
Ему, естественно, не до меня, понеже, я сам, по его мнению в частном письме к небезызвестному мне епископу, осложнил себе жизнь.
– У такого человека, – скандирует архиериссимус в очередной проповеди, – крыша поехала, ибо он охвачен несчастной страстью, запрограммированной дьяволом!
(– Вышел заяц на крыльцо
Почесать своё яйцо, –
прокомментировал бы эту тираду мой сокамерник Стёпка-весельчак.)
Из газет узнаю: Жених нашей Церкви едва не поколебал вселенную, выступив в Нью-Йорке с такой художественно яркой речью перед раввинами, что привёл в расстройство в нашем уезде не только подлинно православных, но и всех сыновей и дочерей ислама.
На страницах Корана я («клянусь мчащимися, задыхаясь, и выбивающими искры, и нападающими на заре») охотно удовольствуюсь подысканной для себя ролью собаки, что спит на пороге дома, положив голову на вытянутые лапы. Вдруг у калитки, во дворе, чьи-то шаги…
– Евреи?!
И весь Коран вскакивает на дыбы, щерит клыки, рычит.
Триста три эпитета характеризуют у Рабле мужской половой орган в хорошем и дурном состоянии (третья книга «Гаргантюа и Пантагрюэль»). Коран, тут-то и зарыта собака, по отношению к потомкам Авраама скромнее, количество комплиментов по адресу богоизбранного народа невелико. Считайте сами:
«жадные, распутники, ростовщики, обезьяны, свиньи, неверные, друзья сатаны, проклятые, грешники, нечестные, лицемеры, обидчики, неблагодарные, открыто враждующие, несправедливые, пропащие, сбившиеся с пути, скоты, заблудшие, невежественные, лжецы, издевающиеся, псы, ослы…» Что для них ислам? Бред, ложь, сказки, колдовство. Что будут вкушать в геенне?
Извольте, вот меню:
На первое – помои,
На второе – кипяток,
На третье – гной,
Кто шеф-повар?
Аллах.
Постойте, а что будет с Магометом, которого Данте обнаружил во рву ада?
«Копна кишок между колен свисала,
Виднелось сердце с мерзостной мошной,
Где съеденное переходит в кало.»
Откуда сочинитель «Божественной комедии» знал о фрустрации Магомета, если не ведал, что земля вертится вокруг солнца, и галактика совершает тот же оборот один раз в сто девяносто миллионов лет?
Татары натыкали вдоль дорог Тавриды зелёные щиты с русскими словами, выполненными каллиграфическим шрифтом, каким в мечетях дышат Имена Аллаха:
«Рай лежит у ног матери».
И подпись: «Мухамедыч».
Стой!.. Какой «Мухамедыч»?.. Капитан буксира «Вайгач»?.. Читай внимательно, не спеши, по складам: Му-хам-мад… Мухаммад, а не «Мухамедыч»! Но… почему «у ног», а не между ног? «В лоне матери, – голосят католики, невольно вкупе с нашей татарвой рекламируя комплекс Эдипа, – покоится мудрость отца».
Мусульмане позагоняли минареты в небо, точно иголки под ногти Бога. Впрочем,… порой силуэт их башен мне кажется не иглой, а длинным гвоздём, размещённым между большим и соседним с ним пальцем левой ноги, вокруг которого вращается в ритуальном танце, подражая движению созданной Аллахом вселенной, ревностный суфий. Не вьётся ли винтовая лестница внутри минарета энергичной спиралью истины? И у познавшего достоинство танца – учат дервиши – мужской член принадлежит Аллаху?
Зная директиву Сталина: «Партия должна подковать себя на все четыре ноги», басурмане подковали золотом четыре копыта ослепительно белого жеребца и подарили фюреру за открытие опоганенных мечетей. Добропобедный гофмаршал Ж. содрал те подковы и привёз трофейного коня в Москву на парад Победы (заодно с коврами, мехами, мебелью, тарелками, ложками, украшенными клеймом свастики, для своего дома), чем разозлил генералиссимуса, который, с годами отяжелев от собственного веса, не смог вскарабкаться на лошадь, чтобы самому принять лавры Победы. Великодушный вождь не стал выкалывать полководцу глаза, как это делал св. Александр Невский с теми, кто портил ему настроение из-за его сговора с Золотой ордой; просто-напросто спустил в Одессу, а татар, уничтоживших на полуострове почти тридцать тысяч евреев, затолкал в далёкую Азию.