Духота

Из любви к Своему падшему созданию Царь Небесный превратился в дальнего потомка иудейского царя Давида. Именно как сына Давидова Его встречали накануне Пасхи в Иерусалиме. Всеобщее возбуждение народа, накаленное пророчествами о близком пришествии Мессии, который освободит страну от римских оккупантов и даст евреям возможность самим оккупировать весь мир (к тому же подогретое слухами о том, как накануне Христос воскресил из мёртвых праведного Лазаря, что особенно убеждало в могуществе сына Давидова), разрядилось в своего рода политическую манифестацию, когда Христос въехал в столицу. Горланящие толпы горожан с зелёными ветками в руках радостно приветствовали Его. «Иудеи», – писал св. Иоанн Златоуст, – «сегодня метают под ноги Спасителя свои одежды, а завтра будут делить Его ризы». Чем вся эта ликующая публика была лучше дикарей, у которых процветал обычай назначать царя на один день? Наряжали избранника в царское платье, сажали на трон, поклонялись ему, выполняли любое повеление, а к вечеру убивали!

Почему Христос для входа в Иерусалим облюбовал молодого осла? Ведь, если Его принимали за царя, Ему приличествовало бы восседать на породистом жеребце или выситься на колеснице. Царь на осле! Не сквозит ли здесь ирония Небесного Царя не только над величием земных владык, но и над иллюзиями толпы по поводу той роли, которую Христос должен был играть в лазурных грёзах иудеев по поводу их глобального благополучия на земле?

В древности на Руси в Вербное воскресенье Патриарх, символизируя собою Христа, ехал из Кремля по Москве на осле, и вёл это подъярёмное животное под уздцы благочестивый русский царь. Государь явно демонстрировал своё смирение перед Богом. Он помогал Патриарху держаться она спине осла. Вся сцена дышала духом любовного сотрудничества, соработничества Церкви и государства. Двадцатый век, однако, схватил под узцы не осленка, привязанного к виноградной лозе, а саму Церковь, омыв одежды свои в крови грозда (Быт. 49, 11) убийством хозяина земли русской.

Но каждою весной «разламывая лёд, гробовым не смущаясь тесом, Русь Пасхою плывёт разливом тысячеголосым»!

Аминь.

Анафема

Может ли глава Русской Православной Церкви отвергать Иисуса Христа, хулить Богородицу и всех святых?

Хлынула в 15-ом веке на Русь пагуба, что вошла в историю под названием «ересь жидовствующих». Зачервилась она тайно в Новгороде под влиянием хитроумных речей оборотистого еврея, выходца из Литвы; подчинила себе неглупых, вроде, священников, переползла в Москву и там так окопалась, что в числе её подпольных споборников оказались митрополит и правительство. Сам государь строил глазки сектантам.

Русские в то время были не очень сильны в богословии. Чем оболванили новгородцев и москвичей пропагандисты, замаскированные под христиан?

Тем, что Господь, мол, един, а не троичен; Христос ещё не родился, а только родится; Христос никакой не Бог, а лишь человек; паче всего необходимо соблюдать закон Моисея, вплоть до обрезания; Творец мог бы спасти людей без того, чтобы посылать на землю Своего Сына, прибегнув, например, к помощи ангелов; поклоняться иконам нельзя и т.п.

Отступники опирались на Ветхий Завет, астрологию и, вероятно, на чернокнижество. На полуграмотную Русь доводы еретиков, отрицающих христианство (где исподтишка, где открыто) действовали неотразимо. Смотришь в то время, и кажется, будто там распоясался научно-казарменный атеизм двадцатого века!

Первоиерарх лишал Причастия, отлучал мирян, извергал батюшек из духовного сана, сажал руками великого князя в острог тех, кто, чуя неладное, упрекал Святителя в неправославии. Жидовствующие вожделели спалить христианство дотла и засеять его место в душе великоросса солью безверия, дабы никогда ничто похожее на религию распятой Истины впредь на Руси не пустило росток. Но по завету соли, которую человек в знак союза с Богом ещё в ветхозаветную эпоху приносил Господу с караваем свежеиспечённого хлеба в храм, сама соль, употребляемая врагами веры для уничтожения града Божия, превращалась из орудия греха в светоносную силу внутри Церкви, и всякий христианин, чувствуя в себе хотя бы крупицу сей соли, уже был не застывшим от ужаса соляным столпом, как Лотова жена, но осоленным огнём Божьей благодати воином во Христе!

Гнусной, почти тридцатилетней попытке отравить на Руси колодец духовной жизни противостал монастырский страж, игумен Иосиф Волоцкий, блестящий ум, литературный талант, эрудит той мутной эпохи. В книге «Просветитель» он обрушил на жидовствующих такой гнев, что до сих пор вызывает оскомину у детей, чьи отцы ели кислый виноград. На церковном соборе 1504 г. игумен, не хуже Блаженного Августина, потребовал сжечь и перевешать еретиков! Митрополита Московского и всея Руси свели с кафедры Первоиерарха, многих темнил заточили, иные из них покаялись, однако Иосиф, не веря в искренность христопродавцев, продолжал настаивать на их смертной казни, как бы иллюстрируя своим запалом, что кто утверждает, будто святые совсем безгрешны, того правила канонические строго осуждают.