Читаем Дурманящий и поминальный напиток в вере и культах наших предков полностью

Широко распространенная вера этрусков в царство мертвых также рассказана в изображениях на саркофагах и погребальных урнах, где тело покойника оставляли с чашей для питья и жертвой в руке[236]. Однако ни один народ не праздновал погребальный банкет в могиле с большей пышностью и экстравагантностью, чем египтяне. Гробницы Нового царства демонстрируют нам это достаточно часто. «Там сидят родственники и друзья умершего, все празднично одеты и украшены цветами; они едят и пьют; они смотрят на танцоров и слушают песню под звуки арфы[237]». Среди греков идея пиршества мертвых, возможно, была такой же древней, как и понятие пиршества живых.

В античности вера в способность усопших получать наслаждение глубоко повлияла на мысли о загробной жизни. «Питье свежей воды из источника будет освежающим даже для мертвых; вода и мед, молоко, жир, масло, пиво или вино – это удовольствие для всех, даже по ту сторону смерти. Трапеза – это вершина дня, а пир остается пиром даже после смерти[238]».

О том, что связь между живыми и мертвыми, проявлявшаяся в празднике в честь умерших, имела длительное существование у индоевропейских народов, свидетельствуют свойственные всем им праздники поминовения усопших, греческие праздники антестерии, во время которых умершие посещали дома и угощались панспермией, римские dies parentales, последний из которых дошел до нас в виде Дня всех святых у католиков. Сюда же можно отнести ежегодное культовое действо, которое персы посвящали Фраваши, а также германские рождественские обычаи (они проходили точно так же, как и личные поминовения, в том смысле, что великому сонму ушедших во Ино предков приносили те же жертвы, что и отдельным умершим[239].

Поскольку совместное употребление пищи создавало священное единство между сотрапезниками, пир в честь покойного означал продолжение дружеских отношений между усопшими и живыми. Но помимо сакраментального значения погребальный пир имел и апотропейный (т.е. защитный, ограждающий, прим. пер.) смысл: если ты угостил мертвого, это значит, что усопший теперь удовлетворен и не будет досаждать или мешать живым.

То, что этот момент был связан со страхом, можно понять из благоговейного молчания, которое было предписано у многих народов во время принятия пищи[240]. У римлян этот обычай буквально зафиксирован в языке: ср. silicernium и silere[241].

Обычай миннетрунка, в ходе которого пили за память усопшего, читали молитвы о его упокоении, говорили о нем и хвалили его, мы считаем ослабленной формой этого первоначального погребального пира, который предполагал буквальное присутствие покойного на поминках. Но было бы неправильно слишком акцентировать внимание именно на ослаблении ритуала, который восходит к миннетрунку (Minnetrunk). В добрых словах и мыслях во время трапезы заключалась сила, которая проникала в умершего и поддерживала его дальнейшее счастье и благополучие. Память об усопшем и упоминание о нем имели реальное значение, о чем до сих пор красноречиво свидетельствует сохранность холмов курганов. Когда в Древнем Риме говорили: de mortuis nil nisi bene, «о мертвых – ничего, кроме хорошего», то, конечно, имели в виду, что умерший может быть среди тех, кто поминает его.

В древнегреческой религии культ хтонического и почитание усопших часто соприкасаются; в конце концов, в обоих случаях речь идет о силах, которые должны обитать и действовать в земле. Поэтому примечательно, что подземные силы не принимают пожертвований в виде вина, а требуют трезвого приношения из смеси молока, меда и воды; «боги подземного мира ненавидят вино, а принимают они подношения медом и топленым маслом, такие же, какими потчуют мертвых[242]». Когда им приносили бескровные жертвы, а именно первые плоды разных фруктов, то люди буквально возвращали им то, что духи подземного мира дали тем, кто живет в этом мире.

Современные греческие народные верования, в которых очень многое сохранилось от древнего язычества, также знают о жажде мертвых. В течение сорока дней после смерти во многих областях современной Греции в комнате покойного ставят наполненный водой сосуд и постоянно поддерживают огонь в светильнике[243].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Советская классическая проза / Культурология