E:\\разное\\00_для мт15\\сканы\\Scan-111128-0001.jpg

- Мадам ЛеВон, уверяю вас, я хотел подарить вам лилии.

Букет лилий.

Этот изматывающий душу разговор повторялся изо дня

в день, словно впервые, словно они не говорили друг другу этих

слов накануне, словно не скажут их завтра.

Фокусник и мадам ЛеВон встречались ежедневно. Лицом

к лицу. В мрачной городской тюрьме. И говорили друг другу

одно и то же.

Слугу этой знатной дамы звали Ханс Икман. Он состоял

при ней с самого ее детства - был для нее и советчиком,

и поверенным в любых делах. Она делилась с ним всем, без

^{утайки.}

Однако не всегда же он был слугой! Прежде чем попасть

в дом к мадам ЛеВон, Ханс жил в деревне с отцом, матерью,

братьями и собакой, которая славилась тем, что легко пры-

гала взад-вперед через речушку, что вилась под горой че-

рез лес.

Ни Ханс, ни его братья перепрыгнуть эту речку не могли,

даже взрослому человеку это было не под силу. Зато псинка де-

лала это играючи: разбегалась и - раз! - она уже на другом бе-

регу. Собачка была белая, небольшая и, не считая способности

прыгать через реку, ничем особо не выдающаяся.

За долгую жизнь Ханс Икман совсем забыл про эту собаку

и про её необыкновенные достижения в прыжках в длину.

Но память о ней всё-таки осела где-то глубоко, в закоулках его

сознания. И в тот вечер, когда с неба, пробив крышу оперного

театра, свалилась слониха, Ханс Икман почему-то вспомнил

про маленькую белую собачку из своего детства.

И с тех пор, стоя в тюремной камере возле каталки мадам

ЛеВон и слушая её бесконечные препирательства с фокус-

ником, Ханс Икман мысленно возвращался в детство, на берег

реки, и вместе с братьями наблюдал там за беленькой собачкой:

вот она бежит, вот её тельце взмётывается вверх, и вот она уже

на другом берегу - трусит себе дальше, как ни в чём не бывало.

Она ещё умудрялась на высшей точке своего полёта изобразить

этакий весёлый, радостный перебор лапками, ненужный, ни-

чего уже не меняющий, но это был способ показать, что невоз-

можное для неё возможно.

Мадам ЛеВон повторяла:

Нет, похоже, вы не понимаете...

Я хотел сделать лилии, только лилии, - отвечал ей фо-

кусник.

Ханс Икман закрыл глаза и вспомнил, как собачка зависала

над бурной рекой, перебирая лапками, и её белая шёрстка пла-

менела в лучах закатного солнца.

Но как же звали эту собачку? Этого он вспомнить не мог.

Её давно не было на свете, и её имя кануло в прошлое вместе

с ней. Жизнь так коротка, в ней столько прекрасного, и всё это

так преходяще. Где, например, сейчас его братья? Этого Ханс

тоже не знал.

- Мои ноги раздавил слон, - твердила мадам ЛеВон. - Я оста-

лась калекой на всю жизнь!

А фокусник заученно отвечал:

Мадам ЛеВон, уверяю...

Прошу вас! - неожиданно для себя прервал их Ханс Икман

и открыл глаза. - Надо говорить друг другу только то, что вы на

самом деле думаете. Времени в обрез. Говорите только о самом

важном.

Фокусник и знатная дама тут же замолчали.

А потом мадам ЛеВон снова произнесла:

Нет, похоже, вы не понимаете...

Я хотел сделать лилии, только лилии, - привычно ответил

фокусник.

Замолчите! Оба! - прикрикнул на них Ханс Икман и реши-

тельно развернул кресло-каталку. - Довольно болтать попусту.

Я больше не выдержу, слышите?

Он покатил кресло прочь - по длинному тюремному кори-

дору, вон из тюрьмы, под холодное, свинцовое балтизское небо.

- Похоже, вы не понимаете... - снова начала мадам ЛеВон.

- Нет! - оборвал её Ханс Икман. - Молчите, прошу вас.

И она замолчала.

Тем и закончился её последний визит в тюрьму, к заточён-

ному там фокуснику.

Из чердачного окошка под крышей меблированных комнат

«Полонез» Питер хорошо видел башни городской тюрьмы.

И шпиль главного городского собора он тоже видел, и гор-

гулий, что, грозно нахмурившись, глядели из-под карнизов. По-

дальше, на холме, высились огромные помпезные особняки го-

родской знати, а под холмом сбегались и разбегались кривые,

извилистые, мощённые камнем улочки с маленькими магазин-

чиками, покосившимися черепичными крышами и с вечными

голубями, которые похаживали по этим крышам и монотонно

ворковали - тянули свою вечную голубиную песню без начала

и конца.

Было ужасно смотреть на всё это изо дня в день и знать, что

где-то близко, под одной из этих крыш, на одной из этих улиц

или улочек, от него прячут самое главное, самое заветное, един-

ственное, что ему нужно сейчас в жизни.

Как же вышло, что вопреки здравому смыслу, вопреки невоз-

можности чуда это чудо всё-таки произошло? Как получилось,

что слониха появилась в его родном Балтизе и тут же снова ис-

чезла, и теперь он, Питер Огюст Дюшен, даже не знает, как

и где её искать, хотя она нужна ему больше всего на свете?

Глядя с утра до вечера на городские крыши, Питер решил,

что надежда - не такая уж простая штука. Наоборот, это

ужасное, изматывающее душу занятие. Предаваться отчаянию

куда проще и легче.

- Отойди от окна, - велел ему Вильно Луц.

Питер замер. Смотреть в глаза старого вояки ему теперь

тоже было тяжело.

Рядовой Дюшен! - гаркнул Вильно Луц.

Я, сэр, - ответил Питер, не оборачиваясь.

Грядёт великая битва, - провозгласил Вильно Луц. - Битва

между добром и злом! На чьей стороне ты намерен сражаться,

рядовой Дюшен?

Питер повернулся лицом к старику.