Эрдейский поход

— Юрта, в которой мы встретились, была её домом и домом её стаи. Теперь стаи нет, а я — есть она. Ибо я храню её облик в себе. И наоборот — тоже.

— Её — в себе? И наоборот? Не понимаю.

— Ночью её седина — в моей шерсти. А днём мои зубы — усохшие, измельчавшие, стёршиеся, вросшие внутрь — но всё же наполняют её беззубый рот.

— Объясни! Объясни лучше, понятнее…

Старуха застонала.

— Она — во мне, я — в ней. Лучше сказать не умею.

— И всё же попытайся! — потребовал Всеволод.

Потому что он хотел знать. Всё знать хотел о тёмных тварях.

— Она была не просто жертвой-пищей. Я — не просто охотником-едоком. В ней — встречная сила, очень мало, немного, чуть-чуть, но достаточно, чтобы оборотаю стать человеком. Она даёт мне силу, я даю ей жизнь в себе. Лучше сказать не умею, урус-хан.

Наверное, это что-то вроде ведьминой службы. Платы, дара, магической связи. Ты — мне, я — тебе. Даже если обмен не взаимовыгоден и совершён по принуждению, всё же это обмен. И единение раздельного.

Глава 21

— Тебе известно, кто сломал границу… старую преграду? — спросил Всеволод.

— Нет, этого я не знаю. Я… мы… оборотаи просто почувствовали в своём мире силу и кровь вашего мира. Ваши сила и кровь сломали старую преграду, вашей же силой и кровью установленную. Когда первые оборотаи отыскали брешь, сделавшего её уже не было. Он нас не ждал. Он был разумнее.

— А вы?

— Мы переступили разомкнутую черту, где кончается тёмное и за которой бывает светлое, именуемое вами днём. Черту, на которой — извечный красный закат и красный восход из древней крови, разделяющей два мира. Потом новые и новые оборотаи находили пролом и шли за пищей. И за встречной силой. Нам становилось тесно. Мы двигались дальше, чтобы не мешать друг другу. Мне повезло. На моём пути было много пищи. А ещё — дом из лёгких жердей, войлоков, пахнущих дымом, и старых шкур. Рядом с домом — тоже пища. А в доме пряталась немощное, дрожащее от страха тело, которое хранило толику встречной силы.

«Половецкая шаманка!», — без труда догадался Всеволод.

— Такой силы недостаточно, чтобы сломать старую преграду, но её хватило на иное. Я могу оборотиться. В человека. Днём. И теперь… Сейчас… Когда боль сильнее голода. Когда она затмевает голод. Когда не могу думать ни о чём, даже о пище. Когда есть одна только боль. Бо-о-ольно, урус-хан…

Глаза волкодлака смотрели умоляюще. То на Всеволода смотрели, то на обломок копья, застрявшего в ногах. Но нет… Вытаскивать осиновое ратовище с серебрённым наконечником из раны твари Всеволод не собирался.

— Там, откуда вы пришли… разве там нет нужной вам силы?

— Силы — сколько угодно, — поморщилась ведьма. — Но она не встречная. Она — иная. Изламывающая нас и неподвластная нам. Оборотаю не дано использовать такую силу. Зато она может использовать оборотая по своему усмотрению и перекидывать его из обличья в обличье.

— Как это?

— Тебе не понять, урус-хан. Это правда. Даже если я скажу много слов, они — пусты, они не откроют тебе сути. Ты не был там, на той стороне старой преграды. Ты не видел. Ты не знаешь.

Отчаяние и бессилие слышались в её голосе. Наверное, действительно, трудно объяснить такое. Или трудно объяснить быстро? А к долгим беседам издыхающая тварь расположена сейчас, явно, не была.

— А пища? — Всеволод торопился узнать больше. По возможности — больше. — Вам что же, не хватало пищи в вашем тёмном мире?

Иначе зачем волкодлакам лезть сюда? Зачем устраивать охоту в людском обиталище?

— Не хватало. На той стороне пищи мало. Мы сами там пища. И, переступая старую преграду, мы, помимо прочего, искали спасение.

— От кого — спасение? — подался вперёд Всеволод. — Для кого вы пища?

— Там, откуда мы пришли, за оборотаями охотятся Пьющие… Не знающие вкуса трепещущего живого мяса, но ведающие вкус одной лишь живой крови?

«Упыри!» Всеволод нагнулся над старухой:

— Говори!

— Их мясо холодно. Оно белое снаружи и чёрное внутри. Их мясо есть невозможно. Они гибнут и быстро портятся при свете, но в темноте Пьющего одолеть сложно. Они, как и мы боятся огня, жгучего белого металла и злого дерева, лишающего силы. И у них иной голод, отличный от голода оборотаев. У них — жажда.

— Они жаждут крови? Только крови.

— Да. Только. Горячей крови. Крови оборотаев. Или крови человека. Человеческой крови — больше. Она им больше по вкусу. Ваша кровь краснее, теплее, живее. Пьющие прошли старую преграду вслед за нами. Они следуют за вашей кровью. И всё же оборотаям тоже лучше уходить оттуда, куда приходят они. Мы уходим всегда, когда они приходят.

Ваш мир велик. Не столь велик, как наш, но места и пищи в нём оборотаям пока хватает. Только это пока. Рано или поздно Пьющие овладеют всем. И выпью всю кровь. И вашу, и нашу. Чтобы после самим издохнуть от жажды.

— Сколько их, этих Пьющих? — спросил Всеволод.

— О, они будут идти ещё долго. Их много. Большая стая. Очень. Они — хозяева нашего мира. Но каждый из них расчищает дорогу своему хозяину. Вожаку…

— Чёрный Князь? — Всеволод затаил дыхание. — Ты говоришь о нём?

— Чёрный, белый, красный… Князь, Господарь, Рыцарь, Вожак… Слова не важны, важна суть.