Эрдейский поход

— Что ты знаешь о нём?

— Ничего. Только то, что Вожаку Пьющих подчиняется изламывающая сила нашего мира. Только ему.

— Как он выглядит?

— Если и были оборотаи, видевшие его воочию, — они, скорее всего, мертвы.

— Его можно остановить? Князя? Вожака? Его воинство? Стаю?

— Задержать — наверное. Большой силой, большой кровью. Остановить — такое мне не известно. Мне ведомо только, как человеку уберечься от оборотая…

Что ж, значит, поговорим об этом. Давно пора…

— В юрте степной шаманки ты сказала, что твоё слово обережёт меня и моих воинов от волкодлаков, — Всеволод смотрел прямо в слезящиеся глаза.

— Разве оно не остановило оборотаев, заступавших вам путь?

— Тебя — не остановило.

— Но в степном доме из палок, шкур и войлока ты не просил у меня защиты от меня. Тобой было сказано… сказало…

Ведьма-волкодлак прикрыла глаза, вспоминая. Или причина в другом? Прикушенная губа. Искажённое лицо. Ей всё-таки было больно сейчас. Безумно больно.

— «Я прошу защитного слова не от тебя, старуха, — от других», — дословно повторила шаманка слова Всеволода. — Такова была твоя просьба, урус-хан. И таков был наш договор. И ты не спрашивал тогда сокровенной сути моего слова.

— В чём же его суть? Я спрашиваю сейчас.

— Это метка, — сказал оборотень.

— Метка? — нахмурился Всеволод.

— Метка оборотая в человеческом обличье. Он ставит её на свою добычу днём, когда не терзаем голодом. Он учит добычу говорить нужное слово. Чтобы прийти за ней позже. Ночью. В одну из последующих ночей. Это… — сухой язык облизнул сухие губы, — это тоже как договор. Метка даёт добыче шанс прожить немного дольше. Не стать жертвой другого оборотая. Ибо каждый оборотай охотится сам. И ни один не перейдёт дорогу другому. У нас принято искать пищу и встречную силу, не посягая на чужое. А чужое — всё, что помечено иным оборотаем.

— Открой свою метку, — потребовал Всеволод, — Переведи, что значат слова, которые ты сказала нам тогда, в юрте.

— Это трудно сделать. Слишком сильно разнятся языки.

— Переведи!

Ведьма-оборотень вздохнула:

— Эт-ту-и пи-и пья — значит «Я-мы — добыча другого». Неточно, но похоже. Сказав так, ты отводишь оборотая не имеющего права на помеченную добычу и от себя, и от тех, кто с тобой.

Всеволод шумно вздохнул. «Я-мы — добыча другого»! Вот, оказывается, чем они спасались от волкодлаков. И вот почему заговор не сработал, когда пришёл тот самый другой, пометивший свою добычу.

— И что же, оборотень верит слову человека?

— Этому слову — верит. К тому же метка — это не только слово. Оборотай всегда чует прикосновение другого оборотая.

Прикосновение? Ах, да! Ведьма ведь касалась его руки. Теперь ясно — зачем.

Всеволод досадливо сплюнул.

Конрад, всё это время с интересом прислушивавшийся к разговору, кашлянул:

— Ты уже всё узнал, русич?

— Почти.

Всеволод снова навис над старухой:

— Зачем тебе нужны были мои дружинники и мои кони? Почему ты просила оставить их у твоего шатра.

— Есть, — коротко и тихо отозвалась ведьма. — Ночью оборотаю нужна пища. Много пищи.

— Наши кони, которых тебе дали за твоё тайное слово…

— Съедены. Кончились. Мало. Два коня — мало. Очень мало. Полночи только, четверть ночи только. Ещё меньше. Потом снова голод.

Говорить ей становилось всё труднее. Видимо, серебро жгло даже сквозь засохшую кровяную корку, а осина лишала сил. И человеческое обличье не спасало от этого полностью.

— Зачем ты напала на меня сегодня? — спросил Всеволод. — Тоже — есть?

— Тоже, — не ответ уже — слабый всхрип. — Ты — особая пища…

Ты великий…

Не договорив, она исторгла тяжкий натужный стон.

«Великий воин», — так его назвала в половецкой юрте старуха-оборотень. Наверное, великие воины, для волкодлаков, действительно, пища особая. Вроде колдунов и магов. Может, сил придают, может, ловкости, может, боевых навыков.

А может…

Глаза волкодлака закатывались, тело тряслось.

…Может, старуха эта просто уже не в себе. Заговаривается, может, старуха-то.

— Я умираю… ты… вы… ты-вы обещали отпустить… слово… держать слово…

Веки оборотня опустились и лишь едва-едва подёргивались, свидетельствуя, что жизнь ещё теплится в немощном теле.

Всеволод поднял глаза на тевтонского рыцаря.

Сказал — с упрёком и ожиданием:

— Ты дал ей слово, Конрад.

И неужто, теперь, правда, тевтон отпустит нечисть? Ох уж это слово… Так не вовремя и неосмотрительно сказанное…

Сакс кивнул:

— Дал. Слово. Освободить и отпустить. Этим я сейчас и займусь.

Стоя над притихшим сморщенным телом, он поднял меч.

Волкодлак по-прежнему лежал с закрытыми глазами. Волкодлак не видел. Пока…

— Ты уверен? — нахмурился Всеволод.

Всё-таки слово… Слово — это как договор, как магическая связь между раздельным. И нарушать его…

— Уверен, что это правильно, Конрад?

На взгляд Всеволода неправильно было что так, что этак. И отпускать мерзкую тварь нельзя. И убивать после легкомысленного обещания, которое вырвалось из уст тевтона.