Эрдейский поход

— Конечно, — губы немца скривились. Говорил он теперь не таясь от волкодлака, — по-русски говорил, на языке известном старухе-оборотню, — Я освобожу душу вервольфа и отпущу в адову бездну, где ей самое место. Исполнять иное слово, данное нечисти тёмного мира — грех.

Яростный вскрик разорвал ночь.

Человеческий вскрик и волчий рык.

Старуха услышала. Старуха поняла. Старуха распахнула глаза.

Забилась на земле.

И старуха больше не была старухой. Стремительно, молниеносно происходило обратное превращение. Дряблая кожа грубела и обрастала шерстью. Клочья шкуры вновь появились на животе, на груди, на костлявых бёдрах шаманки, закрывая обвислые морщинистые складки. Лицо утрачивало человеческие черты. Оскаленная морда обезумевшего зверя — вот во что обращалось старушечье лицо.

И нет уже рук и ног — есть прежние лапы.

И прежние когти. И клыки. И прежняя ненависть в глазах. А впрочем… ненависти и злобы было теперь в горящих глаза куда как больше.

Иссохшая старушечья грудь болталась, подметая пыль грязными сосками, больше похожими сейчас на сосцы старой волчицы. Но вот и они потонули в отрастающей звериной шерсти с седым человеческим волосом.

Конрад ждал. С мечом наголо и кривой ухмылкой. Медля с ударом. Будто наслаждаясь неприглядным зрелищем и мучениями раненной твари. Наверное, у тевтона тоже имелись основания ненавидеть… Что ж, истинная ненависть всегда взаимна.

Рывок. С рёвом, сорвавшимся в визг, волкодлак, пригвождённый к земле, вдруг ринулся к германскому рыцарю. Из всех силы, что ещё оставались. А их, как выяснилось, было не так уж и мало. Сил.

И ненависти. Той, которая всегда взаимна.

Снова — ви-и-изг.

На задних, прибитых к земле лапах оборотня треснула шкура и плоть. А передние, отчаянно загребали когтями чернозём, траву и воздух. Из-под крошащейся корки засохшей глины-сукровицы брызнуло свежее, тёмно-красное. Под чудовищным напором перекосилось обломанное копейное древко. Выковырнулся, подцепив влажный комок дёрна, наконечник, что был с разгона, с седла вогнан Конрадом глубоко в грунт.

Случилось невероятное. Оборотень освободился.

И — только ямка в земле. Там, где прежде торчал кусок тевтонского копья.

Ямка стала лужей. Лужа ширилась — слишком много натекло из раны. И всё текло, текло…

Волкодлакская кровь на наконечнике стала похожа на землю. Спеклась, затвердела чёрной окалиной над густой серебряной насечкой. Флажок-банер и всё осиновое древко окрасилось тёмно-красными потёками.

Всеволод инстинктивно отскочили, поднимая мечи.

А волкодлак с перебитыми ногами нелепо копошился, дёргался, извивался на земле. Стегая высокую траву и густой кустарник застрявшим в ране толстым копейным ратовищем.

Жутковатое зрелище.

Ещё один рывок. Теперь оборотень не кричал даже. Видимо, не желал понапрасну расходовать силы на бессмысленное сотрясание воздуха. Зато тварь снова сдвинулась с места. Тварь ползла. Молча. На брюхе, вывернув задние ноги, волоча за собой кусок копья, оставляя позади жирный кровавый след, подобно гигантскому сочащемуся красным слизняку. Тварь скребла когтями и всё тянулась, тянулась к тевтонскому рыцарю. Хрипела что-то — не понять, не разобрать. Издыхала, но ползла.

Одной лишь ненавистью уже, наверное, движимая.

Из раны лилась кровь. Из глаз — слёзы. Из раззявленной пасти — клочьями падала пена.

«Хватит! — решил Всеволод. — Пора прекращать!»

Его опередили. Прекратили. Конрад шагнул навстречу твари. Клинок рыцаря прогудел в воздухе блестящей дугой. Прямая полоска заточенной стали и серебра ударила сверху вниз.

Хрустнуло.

Треснуло.

Передние лапы волкодлака и голова с раззявленной пастью откатились в сторону. Комья земли и комочки крови, мгновенно запёкшейся и почерневшей от соприкосновения с посеребрённым клинком, разлетелись сухим фонтаном.

Потом другой фонтан ударил густыми тугими струями. Крови вокруг стало ещё больше.

Обезглавленное тело с кульями-лапами трепыхнулось. Дёрнулся в последний раз обломок копья в ногах оборотня. Когти на отсечённых конечностях сжались в жуткое подобие кулаков, пронзив голые морщинистые ладони зверя… полузверя… Глаза закатились.

А пасть всё открывалась и закрывалась. А клыки и зубы всё пережёвывали пучок сочной травы, попавшей между ними. Отрубленная голова словно пыталась что-то вымолвить и никак не могла.

Бело-красная пена, истекавшая изо рта волкодлака позеленела от травяного сока.

Глава 22

Солнце над головой. Горы и камни вокруг. Русичи, привыкшие к равнинным лесам и приграничным степям дикого поля, с интересом и настороженностью смотрели вокруг. Конрад, если и был увлечён горной дорогой, то не показывал вида. Бранко ехал впереди. Проводник-волох вёл отряд уверенно и безбоязненно.

Всеволод сидел в седле мрачный и насупленный. Думал о прошлой ночи. Невесёлые думы думал. Пятерых дружинников схоронить пришлось. Двое тяжелораненых не дожили даже до рассвета. Их тоже — вместе с тремя убитыми… В мягкую землю, под ракитовый куст. Сбежавшие кони, правда, к утру вернулись сами. Но кони — не люди. А людей потеряли зазря. Ещё не войдя в Залесье потеряли. Скверно.

Проклятая ведьма! Проклятый волкодлак!