Эрдейский поход

Вон к одной из телег привязана голая девка. Ноги — раздвинуты. Пах располосован. Груди — отсечены. Видно, что с девкой долго и жестоко забавлялись. Поодаль — брюхатая баба. Была брюхатая. А ныне… Тоже лежит без одежды. И без плода. Плод просто вырезали ножом. Ещё одна «забава»… Здесь же на обломок оглобли насажен грудной ребёнок. А там вон — связанный мужик с обугленным животом, опалённой бородой и выколотыми глазами. Прямо на нём жгли огонь, изверги. На живом, поди…

И дети, снова дети… Трое. Нет, четверо. Двое девочек. Двое мальчишек. Всем — не больше семи. Голенькие, изрезанные, истерзанные. А когда детей вот так… Это самое скверное, когда детей…

Какой же нужно иметь в душе страх, чтобы убивать его подобным образом — чужими смертями и муками? Или здесь не только страх? Или здесь ещё и злость за неудачные штурм? Злость, вымещенная на беззащитных сбегах, попавшихся лиходеям под горячую руку?

Э-э-э, нет, не прав Илья. Не гоже сравнивать озверевших душегубов с волкодлаками. Хуже они. Хуже нелюдей даже. Потому как сами люди. И людей же изничтожают. И не голод ими при этом движет, как тёмными тварями, а недоступное пониманию жестокосердие, коему нет и не будет никогда оправдания.

— О чём задумался, русич? — подъехавший Конрад смотрел то на русского сотника, то на трупы. Тевтон хмурился. И, кажется, тревожился.

— Поможем Золтану, — твёрдо и коротко сказал Всеволод. — Убивцы эти заслуживают смерти.

— Ты забыл, куда и зачем мы направляемся? — холодно осведомился сакс.

— Помню, — глухо отозвался Всеволод. — Прекрасно помню. Остановить нечисть. Но нечистый душой человек поганее любой нечисти тёмного мира.

— Может быть, и так. Вот только времени карать виновных у нас с тобой нет. Даже если есть на то полное право.

— Послушай Конрад, я не хочу, чтобы тати ушли за перевал. Я не допущу, чтобы хотя бы малая надежда на спасение была у тех, от чьих рук гибнут в муках более достойные этой надежды.

— Ты должен успеть к Серебряным Воротам прежде, чем…

— Мы успеем в твою крепость, сакс, — оборвал Всеволод.

— Ты уверен? Вспомни — даже вервольфы уже бегут из Трансильвании.

Всеволод отвёл глаза. Уверен? Не уверен?

Если они опоздают, если тевтонская твердыня падёт под натиском упыринных полчищ и в людское обиталище вступит Чёрный Князь, всё ведь уже будет неважно. Или всё станет неважно, если его дружина проедет сейчас мимо. Мимо ТАКОГО…

Грудной ребёнок на колу.

Беременная баба со вспоротым животом.

Девка, распнутая на телеге.

Безглазый мужик с угольями вместо чрева.

Худые голые растерзанные детские тельца.

Если спокойно проедет, зная, что горстка шекелисов уже не остановит лиходеев. Если проедет, и будет класть головы за спасение мира, в котором зверствуют такие вот…

— Поможем Золтану, — упрямо повторил Всеволод. — И двинемся дальше.

— Посмотри на Рамука, русич, — неодобрительно покачал головой Конрад. — Он рвётся обратно в горы. Значит, хайдуки здесь повернули. Они не пойдут дальше в Эрдей. Они боятся возвращаться в трансильванские земли, а нам нужно именно туда. И поскорее. Сворачивать с пути нельзя. Пусть Золтан, если хочет, преследует разбойников без нас. Тебе с ним больше не по пути. Вспомни, ты ведь сам говорил, что…

— Не важно! — раздражённо бросил Всеволод. — Теперь не важно, что я говорил. Тати угорские должны быть где-то неподалёку. Они слишком задержались у этого обоза. Видишь — костёр жгли, над девкой глумились. Натешились псы вволю… Видать, не ждут погони, не думают, что ради них перевальную крепость оставят. Догоним быстро…

— Время, русич! — покачал головой Конрад — У нас слишком мало времени!

— Если возьмём полонянина — наверстаем упущенное, — за план Золтана Всеволод цеплялся сейчас, как за спасительную соломинку.

— Думаешь, разбойник поведёт тебя туда, откуда бежит его шайка?

— Поведёт. Заставлю.

— И дашь ему слово сохранить жизнь. После всего этого, — сакс мотнул головой на трупы.

— Ты давал слово оборотню, тевтон… — скрипнул зубами Всеволод. — И сдержал, как смог. И я… я…

Договаривать не стал. Просто сжал кулак.

— Что ж, ты стоишь во главе этой дружины, — неожиданно прекратил спор сакс. — Я своё слово сказал, а решение принимать тебе.

Конрад тронул коня. Отъехал в сторону, осторожно огибая тела убитых. То ли чувствовал тевтонский рыцарь, что упрямого русича не переубедить, то ли где-то в глубине души соглашался с ним. И высказав то, что должен был высказать, теперь готовился карать зло и вершить возмездие. Как и подобает благородному рыцарю.

— Всадники! — раздался вдруг всполошный крик.

Первым их заметил Фёдор.

И точно! Справа. На каменистой возвышенности. Трое верховых. Видать, только-только поднялись.

Можно было разглядеть невысоких, но крепких угорских лошадок. В солнечных лучах поблёскивали шлемы. У каждого наездника за спиной виднелся лук, а у седла болтался колчан со стрелами. Однако к оружию никто из троицы не притронулся. Всадники замерли, будто громом поражённые, глядя на русско-шекелисскую конницу. Не ждали…