Эрдейский поход

Так крепко днём спят лишь те, у кого нет возможности выспаться ночью. А этой ночью угорским разбойникам явно было не до сна. И этой, и предыдущей и ещё много ночей подряд чёрные хайдуки не смыкали глаз. Ужас, быстро расползающийся по трансильванским землям, не давал.

Видимо, разбойники отсыпались перед новым штурмом перевала. И перед очередной бессонной ночью.

К лесу воины Всеволода и Золтана подобрались беспрепятственно. Окружили стан. Немногочисленных сторожей — поставленных больше для порядка, тоже — дремлющих и не ждущих беды, сняли без труда. И глотки им резали без сожаления.

Тревоги не было.

В лагерь вошли с четырёх сторон. Вошли, так никого и не разбудив. Даже измученные хайдукские кони смотрели на чужаков уставшими отрешёнными глазами. Было ещё несколько мгновений напряжённой тишины, когда шекелисы и русичи стояли над спящими с занесённым оружием. Враг, не желавший пробуждаться даже перед смертью, вызывал недоумение. И — сомнение. Для воина, привыкшего убивать и умирать в бою, есть всё-таки в этом что-то неправильное и постыдное — нападать на спящего…

Всеволод держал в руках два обнажённых клинка. Остриями вниз. И смотрел в грязные осунувшиеся лица. Видел открытые рты, тёмные круги под опущенными веками, болезненные гримасы. Слышал всхрапывание, тяжёлое дыхание и негромкие натужные стоны. Душегубы вздрагивали во сне. Чёрным хайдукам снились кошмары. Дневные кошмары о еженощных бодрствованиях. Да, наверное, страха этот разбойный люд натерпелся немало. И теперь бежал от него.

Прорываясь через Брец-перевал.

Ища забвения в жестоких убийствах.

Кто-то всё же проснулся. Вскрикнул, пробуждая остальных.

И началось. Началась. Р-р-резня.

Всеволод ударил вместе со всеми. И одной рукой ударил. И второй. Брызнула первая кровь. Захрипела первая жертва.

В лицо воеводы русской Сторожи вперились глаза — широко-широко распахнутые, выпученные, вылезшие из орбит. Кривился, пуская струйку крови с уголков губ оскаленный рот. И… И вдруг — нет оскала. Нет боли и ужаса в стекленеющих зрачках.

Есть понимание. И улыбка. Блаженная улыбка величайшего облегчения. Умиротворения. Мягкого обволакивающего упокоения. Умирающий будто безмолвно благодарил убивающего за то, что всё, наконец, закончилось. И грязная жизнь, и паническое бегство, и неумолимый, неотвратимый страх, который всюду следует по пятам. Каждую ночь.

За свою смерть его благодарил умирающий.

Лежащих и вскакивающих, спящих и проснувшихся, орущих, плохо соображающих и мало что понимающих спросонья хайдуков рубили и резали словно скот. Смерть — для кого желанная избавительница, а для кого нежданная гостья была всюду. По всему лагерю в отблесках стали и в брызгах кровавых фонтанов смерть плясала свою дьявольскую пляску.

Кто-то судорожно хватался за оружие. Кто-то пытался бежать. Кто-то покорно подставлял голову под меч. А для кого-то кошмарный сон просто обрёл на миг реальное воплощение. И тут же оборвался. Вместе с жизнью.

Бойня продолжалась.

Всеволод бездумно разил копошащихся под ногами людей. Людей, которые после того обоза, после тех детей, мужиков и баб, в его глазах перестали быть людьми. Все они были существами, вызывающими лишь ненависть на грани отвращения.

И ещё он пытался что-то вспомнить. Что? Ах да, пленные! Ему нужны полоняне. Хотя бы один.

Под правую руку, прямо под меч, подскочил пятый… Или, быть может, шестой? седьмой? восьмой? десятый душегубец? Всеволод не знал, он не вёл счёта. Разум лишь отметил, что этот — одет побогаче. Значит, из вожаков. Значит, знает больше других.

Ошалелый хайдук — низенький, толстый, с непокрытой головой — и не думал защищаться. Разбойник творил крестное знамение на латинянский манер и бормотал… Молитву, наверное.

Всеволод успел повернуть клинок. Не лезвием рубанул — ударил плашмя, сшиб лиходея с ног. Крикнул, следовавшему позади десятнику:

— Фёдор, вяжи супостата!

Фёдор навалился на бесчувственное тело. Длинный, намотанный в несколько слоёв на необъятное чрево хайдукский кушак пошёл на путы: Фёдор ловко содрав пояс и вязал узлы. Этот толстяк будет жить. Пока.

А Всеволод шёл дальше. Прорубая путь вперёд. Оставляя позади кровавый след. Больше не сдерживая себя. Всеволод кричал и рубил. Рубил и кричал. Внушая ужас одним лишь своим видом.

Потом всё кончилось. Как-то сразу, вдруг. Просто некого стало рубить.

Всеволод огляделся.

Нет, перебиты были не все.

С десяток разбойников успело-таки освободить стреноженных коней и вырваться из леса. Хайдуки мчались без сёдел, без узды, вцепившись в гривы, отчаянно колотя по конским бокам пятками. Убегали, правда, с оружием: мечей и сабель своих никто не бросил. У каждого на левом бедре болтались ножны, и не пустые.

— В погоню! — ярился Золтан. — Лошадей сюда!

Лошадей подали. Десятка два. Не своих — до своих, оставленных за хребтом — далеко. Тоже — хайдукских: маленьких, злых и норовистых. Но зато уже наскоро осёдланных, готовых к погоне. Всеволод прыгнул в седло одним из первых. Вместо с воеводой изготовились к скачке десятники Илья и Лука. Бранко и Конрад тоже уже были в сёдлах. Остальных коней взяли шекелисы.