Эрдейский поход

Такую тварь и так близко Всеволод видел впервые. Руки поднимали мечи, тело устремилось вперёд. А сознание отмечало, фиксировало… Отстранённо, фрагментарно… Стоящую на двух ногах фигуру. Щуплую, высокую. Матово-бледную, вернее, до омерзения, до отвращения, белёсую, как рыбье брюхо кожу. Редкий — не чета густой волкодлакской шерсти — волос. Стремительные — ох, до чего же быстро перемещалась тварь! — движения.

Большая голова. Оскаленная пасть. Зубы — острые, крепкие; клыки длинные, прямые. Бородавчатая, лишённая чувств и эмоций морда — не человеческая и не звериная даже. Страшнее. Отвратнее. Мерзже. Поганее. Гораздо. Хуже чем у оборотня становящегося человеком. Хуже, чем у человека, перекидывающегося в оборотня. Глаза — алчущие, жаждущие. И красные огоньки в широких зрачках — отражение факельного пламени и уже пролитой крови.

Длинные, длинные… и ещё длиннее руки. Когти — каждый как мясницкий нож.

А руки всё вытягиваются, удлиняются. Извиваются, будто змеи. Суставов в них нет, что ли? Или слишком много гнущихся под самыми немыслимыми углами фаланг?

А когти рвут. А клыки пронзают. Одинаково легко рвут и пронзают живую плоть и мёртвую броню. Куски кольчуг и панцирей летят, как ошмётки мягкой кожуры.

А упырь ищет, ловит ртом потоки крови.

Уродливая морда твари становится красной. Бледная кожа тоже окрашивается в красное. «Вылижется, вычистится, и ни одна капля горячей влаги не пропадёт даром» — это Всеволод знал. Наверняка знал.

Внешне упырь не казался таким мощным, как волкодлак в зверином обличье. Однако в этом белёсом теле таилась немыслимая, необъяснимая сила, ловкость и гибкость иномирья.

Первыми от когтей и клыков твари пали угры с факелами. Оба. С сухим стуком ударилось о камень обмотанное промасленной ветошью дерево. Две вспышки и сноп искр осветили кровавую бойню под пещерными сводами. Потом огненные блики заплясали под ногами.

Неудобно! Слишком мало света, чтобы видеть обычным зрением. Но слишком много, чтобы в полной мере воспользоваться зрением ночным. Твари же, судя по всему, это неудобство не мешало ничуть. У тёмных тварей глаза устроены по-другому. А может, и не глаза вовсе сейчас вели упыря, а особое чутьё, тепло, ощущение вожделенной живой крови.

В толкучке и суматохе Всеволод никак не мог поспеть за скачками упыря. Его серебрённая сталь не дотягивалась до нечисти. Вокруг бестолково топтались угры. Размахивали оружием почти вслепую, лезли под руку, гибли без пользы от клыков и когтей и больше мешали, нежели помогали.

— Назад! — крикнул Всеволод. — Золтан, уводи людей! Илья, Лука, Бранко, прикройте угров с тыла! И дайте место!

Но шекелисы отбивались, не слыша, не видя, не соображая уже ничего. Пытались отбиваться. Молча, яростно, отчаянно… Безрезультатно.

Среди людей мелькала, носилась туда-сюда и прыгала белёсая тень нечеловека в пятнах человеческой крови. Тварь разила молниеносно, насмерть. Вот она, уже совсем рядом!

Всеволод рубанул. С двух рук. Упырь прянул в сторону. Уклонился. От его ударов — уклонился, но…

Золтан выскочил откуда-то сбоку, вовремя бросил правую руку навстречу твари.

В отблесках гаснущих факелов Всеволод видел, как изогнутый шекелиский меч всё же достал кровопийцу. Не рубящим сабельным ударом сверху вниз, а коварным колющим выпадом.

Клинок — простой, стальной, без серебряной насечки — с отчётливым чмоканьем вошёл в бледное тело. Там, где у человека живот. Пропорол. Проткнул глубоко, быть может, насквозь, и с таким же влажным звуком выскользнул обратно.

Человек после такого скончался бы в корчах. А нечеловек…

Несколько чёрных капель брызнуло на камень. И только-то! Рана затянулась мгновенно, буквально, на глазах — Всеволод хорошо видел это в факельном подсвете снизу. Рваные края сомкнулись, слились, вошли друг в друга. И вот снова — бледная плоть, не помеченная даже шрамом.

Ещё чей-то меч ударил в ногу твари. Перерубил. Прошёл сквозь ногу, как сквозь… сквозь сгусток вязкого мёда будто. И опять — ничего. Плотный мёд белёсого цвета сросся, слипся ещё прежде, чем клинок, чуть окрашенный чёрным крапом, вышел из упыриной плоти. Вновь обычная сталь даже не оставила следа.

Всеволод тоже нанёс удар. Своей сталью — с вкованными серебряными нитями.

Поздно!

Добавил с другой руки.

Мимо!

Тварь изогнулась немыслимой дугой, чуя серебро. Тварь ушла в сторону.

И там, в той стороне — скрежет и треск раздираемых кольчуг.

Крики.

И на тлеющие факелы валятся тела убитых.

Огня не стало. Совсем.

Темнота… Сплошная темень поглотила весь пещерный мир.

Вот теперь самое время для ночного зрения. Всеволод сморгнул, приноравливаясь к новым условиям. После долгих лет тренировок, после бесчисленных магических заговоров, после уймы выпитых зелий он способен видеть в кромешной тьме, как видит нечисть, этой самой тьмой порождённая. Ну, или почти как она.

Другие — нет. Другие сейчас могут лишь драться на ощупь. Или на ощупь же искать выход. Даже от десятников Сторожи Ильи и Луки проку сейчас мало.