Эрдейский поход

Всего один! Жалкий человечишка! Но бурдюк наступал. И его следовало вспороть поскорее. Во что бы то ни стало. Пусть даже вместе с позвякивающей чешуёй, покрытой вставками из опасного белого металла. Даже если это будет больно. Даже если очень. Даже если больнее чем сейчас. Всё равно нужно. Потому что кровь… пища… столько крови… столько пищи…

Упырь ринулся вперёд. Раненный, он всё же не утратил былой сноровки и стремительности. Чёрным обрубок левой руки вновь удлинён и брошен в ноги врагу. Не растерзать, но хотя бы опутать, обхватить, повалить, невзирая на серебро, на дикую боль, после которого на бледной коже останутся глубокие язвы и ожоги.

Правая — здоровая — рука твари тоже вытянута. К сонной артерии, пульсирующей под серебрённой коркой доспеха.

Всеволод ждал нападения. Он среагировал вовремя. И правильно.

Разворот. Прыжок.

Змея-культя с чёрным сочащимся срезом на конце захватила лишь воздух под поджатыми ногами человека. Когти на здоровой руке упыря, целившие в горло, тоже не успели. Схватить. Сжать. Взрезать. Разорвать. Растерзать.

Два синхронных удара в прыжке…

Клинки перерубили правую руку сразу в двух местах. И два новых обрубка упали на камни. Забились, задёргались, расплёскивая густую чёрную жижу. Всеволод поскользнулся, упал. Звеня бронёй откатиться в сторону.

Но это ещё не всё! У безрукой твари ещё оставались клыки. И полно ненависти в горящих глазах.

Подняться Всеволод не успевал. Обезумевший противник, развернувшись, атаковал снова.

Теперь кровопийца выл вдвойне, втройне громче прежнего. Теперь от жуткого воя закладывало уши, а воздух в пещере сотрясался так, что сверху, из-под ненадёжных сводов, снова начали осыпаться камни.

Упырь прыгнул на Всеволода. Жёлтая пена с оскаленного рта и густая жижа цвета дёгтя на обрубках. И две культи — одна длиннее, одна короче. И даже та, что короче, достанет дальше, чем человеческая рука. Но когда в руке меч…

Прыжок твари. Полёт твари… Время замерло. Кровосос будто завис в воздухе.

Выброшенные вперёд культи норовили захватить и задушить. Белёсое тело — придавить. Зубы — загрызть. Прямо через посеребрянную сетку кольчуги и зерцальную пластину. Упырь готов был снова обжечься о белый металл, лишь бы глотнуть крови противника. И вылакать всё прочую кровь — не остывшую ещё, не запёкшуюся, щедро расплёсканную по камням, истекающую из неподвижных растерзанных тел.

Что это было? Безумное опьянение боя, известное любому воину любого мира? Когда лезешь на чужое оружие, ради того, чтобы дотянуться до ненавистного врага своим? Или, быть может, кровь человека унимает боль и облегчает страдания нечеловека?

Этого Всеволод не знал. Он знал только, что в следующий миг будет мёртв. Поздно будет потому что что-либо предпринимать.

Но прежде чем наступило роковое мгновение, Всеволод сделал то, что ещё мог сделать. Лёжа на спине, выставил перед собой мечи. Оба клинка остриями вверх. К нападавшему… к падавшему на него упырю.

Тварь сама напоролась на мечи. Клинки вошли в бледную, оказавшуюся неожиданно тяжёлой плоть рядом, один подле другого, остриё к острию. Там, где у человека солнечное сплетение.

Рёв-вой-хрип. Хр-р-рип…

Всеволод резко развёл мечи в стороны. Разрезая, разрывая тварь надвое серебрёным булатом.

И чуть не захлебнулся в хлынувшем сверху чёрном потоке.

Когда он, наконец, поднялся, отхаркиваясь и отплёвываясь, пошатываясь, упырь ещё издыхал. Обеими своими половинами. Вытянутые культи-обрубки колотились о пол пещеры. Ноги сучили по камням. А клыкастая пасть грызла шлем одного из воинов Золтана, попавший под зубы. Шлем был смят, будто мельничными жерновами. Череп под ним — тоже.

Отвратительное зрелище. Всеволод одним махом отсёк голову твари. Голова откатилась.

Глаза упыря тускнели. А зубы всё скрежетали о содранный со шлема кусок бармицы. На кольчужную сетку налип окровавленный пучок волос.

Всеволод с удивлением осмотрел мечи. Странно. Только сейчас, когда бой закончен и есть время уделять внимание малозначащим деталям, он заметил это… Всё вокруг заляпано чёрным, а оба клинка девственно чисты. Словно только что извлечены из ножен. И доспех… На броне — грязь и человеческая кровь, но кровь упыринная не липла туда, где имелась хотя бы малая толика серебра.

Тяжёлый стон вдруг нарушил тишину подземелья. Глухой стон из-под глухого шлема. Всеволод огляделся. Неужели кто-то ещё жив? Кто? Разбойники-хайдуки — мертвы. Растерзанные шекелисы — тоже лежат неподвижно.

Но вот шевельнулся… Ага, тевтонский рыцарь шевельнулся.

На краю ведрообразного шлеме сакса — вмятина от камня, однако сам шелом цел. И латы целы. А на латах и шлеме — серебро. Ясно: упырь оставил Конрада напоследок. Как и Всеволода. Две порции вожделенной крови в посеребрённых кубках. Испить из которых твари так и не довелось.

— Цел, тевтон? — позвал Всеволод.