Эрдейский поход

Пару длинных верёвок пропустили сквозь изгрызенные прутья на решётке внешних ворот. Её, хоть и подпирали снаружи груды бледнокожих тел, но это — на тот случай, если упыри растащат завал в арке. Серебрёнными арканами обмотали также решётки внутренних ворот, ведущих в город.

Затем расставили воинов. Татарских лучников вперемежку с русичами и шекелисами — у верхних бойниц. Небольшой отряд копейщиков оставили внизу — в резерве. Для защиты ворот и для пригляда за конями. Коней-то стало больше, а разгорячённые битвой задиристые степные дикари ещё плохо ладили с рослыми русскими жеребцами и неспокойными лошадками угров.

Дозоры на башнях всматривались в посеребрённую лунным светом ночь. Лютый ворог в ночи пока не объявлялся. То ли не подошёл ещё, то ли таится уже где-то поблизости — за рвом, за домами посада и на тёмных улицах Сибиу, готовясь к нападению.

Тянулось тягостное ожидание. Тихонько тренькала на стене цимбала — это Раду проверял и настраивал свой чудом уцелевший во время штурма инструмент. Там-сям позвякивала сталь. Всеволод наблюдал за предводителем степняков. Конрад и Бранко тоже подошли к кочевнику.

Глава 47

Сагаадай сидел на конском потнике, скрестив ноги. Сотник-юзбаши осматривал стрелы. Не торопился, тщательно проверял каждую — не треснута ли, не надломана. Не смято ли оперение. Крепко ли держится на древке широкий зазубренный наконечник.

По наконечнику каждой стрелы шёл извилистый желобок. С одной стороны и с другой. В желобке — ниточка белого металла. Тонкая, но и того вполне достаточно, чтобы свалить упыря или волкодлака. А частые зубцы не дадут раненой твари выдернуть жало: нечисть будет носить его в себе, покуда не издохнет в корчах. Таких осеребрённых стрел в татарском колчане оставалось одиннадцать. А вместилось бы десятка три-четыре. Славно, видать, пострелял татарский сотник, прежде чем пошёл врукопашную.

По левую руку от татарина лежал ещё один вместительный колчан — там тоже торчат оперения. Где-то половина от того, что влезло бы. Наконечников, правда, не видно.

— Сагаадай, — позвал Всеволод. — Вы пришли сюда по зову закатной Сторожи?

Пока затишье — самое время побеседовать спокойно и обстоятельно. И получить ответы на кое-какие вопросы, что ещё оставались.

Ответил кочевник не сразу. Лишь осмотрев все свои одиннадцать стрел, Сагаадай негромко сказал:

— Да, нас призвал гонец с вечерней стороны. Немец из маджарского королевства [32] — Вместе с ним из западного Харагуула приехал проводник-кипчак.

— Как звали немецкого посла?

Если уж проверять — так проверять до конца.

— Хоган-богатур его имя.

Хоган? Богатур? Всеволод вопросительно глянул на Конрада. Германец кивнул:

— Всё верно. Брат Иоганн. Его, действительно, сопровождал проводник из кунов[33]. До восточных Карпат мы ехали вместе. Потом наши пути разошлись.

Сагаадай, тем временем, снял с пояса небольшой мешочек, развязал и высыпал на край потника ещё десяток запасных наконечников с серебряной вставкой. Потянул стрелы из второго колчана. Одну, вторую, третью… Вынул десять.

Это были иные стрелы — с увесистыми, узкими и гранёными жалами без всяких желобков и серебряных вставок. Такие любую броню пробьют, но нечисти вреда не причинят.

«Против человека, — догадался Всеволод, — чтоб серебро понапрасну не разбрасывать». Ну, конечно, в угорской земле степнякам не рады — вон, как Золтан взбеленился. Да и, наверное, не только в угорской. В далёком опасном походе против упырей-мангусов, Сагаадаевой сотне, небось, пришлось пробиваться и через людские заслоны. Что ж, татары пробились…

— И где же гонец закатной Сторожи, Сагаадай? — Всеволод спрашивал степняка, но косился при этом на Конрада и Бранко. — И где его проводник?

— Убили, — насупился татарин.

— Обоих?

— И не только их. Из нашего Харагуула выехало двести отборных нукеров — лучших из лучших богатуров. Половина полегла по пути сюда.

«А половина оставшихся — здесь, под стенами Сибиу», — подумал Всеволод.

— Это был тяжёлый поход, — вздохнул Сагаадай.

— Упыри-мангусы? Оборотни-чотгоры? — спросил Всеволод.

— И чотгоры. И мангусы. Но не только. Люди — тоже. Мы ехали по чужим землям, где даже священная пайзца [34] Чингисхана не имеет силы.

Да, татары пробились. С боями. С потерями.

Невольно вспомнился собственный печальный опыт — бессмысленная стычка с брянскими дружинниками на лесной засеке.

— Немецкого Хаган-богатура и три десятка моих воинов завалило камнями в Карпатских горах, когда мы подходили к Мункач-перевалу, — продолжал степняк. — Кто-то устроил там обвал…

Сагаадай сделал паузу и выразительно посмотрел на Золтона. Золтан скривил губы. Нет, он, конечно, не мог. Золтан Эшти хранил Брец-перевал. Но мало ли в угорских горах других шекелисов, ненавидящих татар?

— А кипчак-проводник, указывавший нам дорогу, погиб здесь, — Сагаадай указал за внешние ворота Сибиу. — Не смог пробиться через ров.