Эрдейский поход

Юзбаши умолк. Теперь он менял наконечники на стрелах. Гранённое острое железо небрежно скидывал в кучку. Листовидные начищенные до блеска зазубренные пластинки с серебряными змейками тщательно крепил к древку. Всё правильно: драться теперь предстоит не с людьми. И этой в битве каждая стрела будет на счету.

— Вы быстро добрались до Залесья, — задумчиво проговорил Всеволод. — Почти так же быстро, как мы. А ведь от ваших улусов сюда ехать дальше.

— Дальше, но не дольше, — заметил Сагаадай.

— Почему? Как вам удалось?

— Почтовые и военные заставы-ямы, прямые дороги и сытые сменные лошади, — пожал плечами татарин с таким видом, будто вопрос Всеволода для него и не вопрос вовсе. — И скачка без отдыха по степным просторам. Это быстрее, чем пробираться по вашим лесам, урус.

— Неужели быстрее настолько? — Всеволод пытливо вглядывался в обветренное лицо кочевника. Да, татары известны своими стремительными переходами, но… — Я должен верить тебе?

— Не веришь мне — поверь серебру на моём оружии, — Сагаадай, утратив интерес к разговору, снова занялся стрелами.

Серебру Всеволод верил. Такое оружие могли носить лишь воины Сторожи. И так драться с нечистью тоже могли только они. Значит, и всё остальное — правда.

Несколько минут Всеволод, Конрад, Бранко и Золтан сидели в тишине, наблюдая за ловкими пальцами татарского сотника. Наконец, юзбаши сам прервал молчание.

— Если мы уцелеем этой ночью, русич… — произнёс Сагаадай.

Татарин внимательно разглядывал последний не прикреплённый ещё к стреле серебрёный наконечник.

— Если нам суждено увидеть ещё один рассвет… — сейчас он обращался к Всеволоду и только к нему. — Согласен ли ты следовать дальше вместе?

— Ну, разумеется. Почему бы и нет?

В самом деле! Пусть вместо двух дружин к тевтонским Серебряным Воротам придёт одна — потрёпанная и разношёрстая, но важно, очень важно, чтобы до закатной Сторожи добралась хотя бы она. А вместе дойти шансов всё-таки больше, чем порознь.

— Это хорошо, — удовлетворённо кивнул Сагаадай. — А то без проводника нам пришлось бы туго.

— Нас призвали сюда, и мы пришли по общему зову, — негромко сказал Всеволод. — И путь у нас один.

Один путь с немецкими крестоносцами и с татарскими язычниками. Это звучало странно, но это было так.

…Им повезло. Воинство тьмы в ту ночь к Сибиу больше не подступало. Не успело, наверное, добраться до восхода солнца. Хорошие всё-таки кони у татар. Быстрые, выносливые. Далеко оторвались от упырей. Жаль, мало их осталось.

Наутро пришлось растаскивать зловонные, оплывающие под первыми солнечными лучами тела упырей. Иначе — не вывести коней.

Со стен спустились по татарским арканам. Приступили к неприятной работе. Проще было разгрести завал со стороны внутренних ворот, чем расчищать внешнюю арку, забитую мёртвыми кровососами под самые своды. Потому и решили ехать через опустевший город к другим воротам, а уже через них покинуть Сибиу.

Освободили проход. Подняли исцарапанные и изгрызенные решётки. Ещё потратили немало времени, чтобы собрать на стенах и под стенами оружие и стрелы с посеребрёнными наконечниками. Такими вещами здесь разбрасываться не стоило.

Раненых не было. Тем, в кого упыринные когти и зубы впивались основательно, вырваться уже не удавалось, а тот, кому посчастливилось уцелеть, отделались незначительными царапинами. Это — так, не раны. Промыть, перевязать и забыть.

Да, раненых не было, но вот убитых… Восемь десятков покойников. И — ещё с полдюжины. На той стороне заваленного упырями рва, среди павших татарских всадников, действительно, отыскали проводника-половца. Конрад и Бранко не без труда, но всё же опознали его растерзанное обескровленное тело.

Тёмных тварей этой ночью погибло несравнимо больше, чем людей. Вода во рву вся аж почернела и поднялась до настила моста. На земле повсюду смердели маслянистые быстро испаряющиеся лужи и целые озёра упыринной крови. Но почти сотня погибших воинов — это слишком… это непозволительно много. Ещё одна такая ночка — и от объединённой русско-татарско-угорской дружины, почитай, ничего не останется. Ни-че-го-шень-ки!

Оставлять павших соратников без погребения — хуже предательства, но и схоронить, как положено, всех времени нет. Затеешься могилы копать — до вечера не управишься. Погребальные костры для язычников-татар — и то раскладывать некогда. А везти трупы с собой, нагружая коней лишней тяжестью — вовсе неразумно. Мертвецов сложили в просторном подвале ближайшей купеческой лавки, предварительно убедившись, что в тёмных углах не прячется от дневного света уцелевшая нечисть. Нечисть не пряталась.

— Не волнуйся, русич, был бы здесь кто чужой — хоть человек, хоть нелюдь, Рамук вёл бы себя иначе, — заверил Всеволода Золтан.

Шекелисский пёс в самом деле не проявлял признаков беспокойства. Подвал был пуст, а значит — вполне подходил для задуманного.

Узкий тесный вход завалили камнями и брёвнами. Засыпали землёй. Постояли немного. Молча. Вот такая вышла братская могила…

— Уж не обессудьте, — виновато пробормотал Всеволод в замурованный проход.