Читаем Эстетика и литература. Великие романы на рубеже веков полностью

Парадоксальность правды – это сама парадоксальность сочинений Кафки, которые Беньямин справедливо называл «параболическими». Образы Кафки, его параболы, должны восприниматься не по тому, что в них говорится, но по тому, что они сказать не могут. Тогда верно, что – как говорит Гюнтер Андерс – Кафка перелагает ситуации, отталкиваясь от буквального значения слов метафоры9, но верно и то, что если это можно сказать о некоторых его рассказах, как, например, Превращение – где Грегор Зам-за не «как» таракан, но он и есть таракан – то однако же этого нельзя сказать о тех его последующих сочинениях, которые сразу же преподносятся как «параболы» и которые, как Процесс и Замок, являются попытками – невозможными, как это подтверждается тем, что они по существу не закончены – «объяснить» то, что не является логически объяснимым. По отношению к истине можно лишь существовать парадоксальным образом внутри неё и в то же самое время извне, в точности как это происходит с К. в Замке: тот находится в поисках правды, хочет попасть в Замок, но в то же самое время он привлечён другой «правдой» – «правдой покоящихся» – в которой живёт деревня.

Ошибка, в которую впадают как Йозеф К., так и К., – это, как говорилось, полагать себя обманутыми, полагать, что за дверью находится истина. Они не видят, что дверь уже открыта, что необъяснимое необъяснимо. Таким же образом ошибка, в которую впадает читатель – это полагать, что то, что не говорит текст – и не говорит, потому что это не может быть сказано – всё же может быть сказано, объяснено. Но никакого обмана в отношении Йозефа К., или землемера К. не совершается, как не совершается его в отношении читателя. Оба главных героя Процесса и Замка убеждены, что «за дверью» есть нечто, что позволит объяснить им то, что для них является очевидно необъяснимым.

В особенности землемер К. из Замка убеждён, что это нечто позволит ему разрешить явные противоречия в посланиях, которые поступают ему из Замка, не отдавая себе отчёта, что эти противоречия непреодолимы. К тому же, они такие только с логической точки зрения К., для логики, основанной на законах не-противоречия и идентичности; но они более не являются таковыми, то есть именно противоречиями, для той нелогической точки зрения – и параболические сочинения Кафки являются точкой зрения именно такой – которая понимает истину не как полное раскрытие скрытого, но скорее как приподнимание покрова над тем, что в то же самое время продолжает оставаться скрытым. К произведениям Кафки можно отнести это его соображение: «Искусство порхает вокруг истины, однако решительно не настроено на самосожжение. Художественное умение состоит в том, чтобы в тёмной пустоте отыскать, не зная его заранее, такое место, в котором можно цепко поймать луч света» (OQO III, 735). Так значит, верно, что искусство зачаровывает нас, переполняет нас изумлением, заставляет нас увидеть то, что раньше мы не видели, то есть видеть вещи, которые всегда были у нас перед глазами, – так, как если бы мы видели их впервые. И однако этот «луч света», позволяющий нам видеть, может быть послан только в «тёмной пустоте» взгляда, который не может стать озарением сам по себе.

В этом заключается мотив «пробуждения от чар», так глубоко укоренившийся в творчестве Кафки: никакая целостность невозможна, так как всё целиком не может быть озарено, не может быть представлено, не может быть сказано; остаются лишь фрагменты. Творчество Кафки и есть эта фрагментарность. В этом смысле прав Беньямин, когда утверждает, что такая фрагментарность и «дотошность» дают основание для бесконечных размышлений:

На самом же деле в нескончаемости этой у Кафки явлена боязнь конца. Проще говоря, его повествовательная дотошность имеет совершенно иной смысл, чем просто подробность того или иного романного эпизода. Романы самодостаточны. Книги Кафки таковыми не являются никогда, это истории, чреватые моралью, которую они долго вынашивают, но на свет не произведут никогда… он как писатель и учился вовсе не у великих романистов, а у гораздо более скромных авторов, у рассказчиков10.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Поэзия как волшебство
Поэзия как волшебство

Трактат К. Д. Бальмонта «Поэзия как волшебство» (1915) – первая в русской литературе авторская поэтика: попытка описать поэтическое слово как конструирующее реальность, переопределив эстетику как науку о всеобщей чувствительности живого. Некоторые из положений трактата, такие как значение отдельных звуков, магические сюжеты в основе разных поэтических жанров, общечеловеческие истоки лиризма, нашли продолжение в других авторских поэтиках. Работа Бальмонта, отличающаяся торжественным и образным изложением, публикуется с подробнейшим комментарием. В приложении приводится работа К. Д. Бальмонта о музыкальных экспериментах Скрябина, развивающая основную мысль поэта о связи звука, поэзии и устройства мироздания.

Александр Викторович Марков , Константин Дмитриевич Бальмонт

Языкознание, иностранные языки / Учебная и научная литература / Образование и наука