Эстетика и литература. Великие романы на рубеже веков

К тому же, как раз в главе, посвящённой «утопии ‘эссеизма“», показано со всей ясностью, как утопизм Музиля основывается на структуре из апорий, оправдывающей именно незавершённость романа¹⁰. В самом деле, когда Музиль пишет, что «Примерно так же, как эссе чередою своих разделов берёт предмет со многих сторон, не охватывая его полностью, ибо предмет, охваченный полностью, теряет вдруг свой объём и убывает в понятие, – примерно так же следовало, считал он, подходить к миру и к собственной жизни» (UsQ, 241), этим подразумевается, что эссеизм отказывается от истинности одного ответа – того, к чему стремится, напротив, метафизическая философия.

Если «философы – это притеснители, не имеющие в своём распоряжении армии и потому подчиняющие себе мир путём заключения его в систему» (UsQ, 243), то человек, живущий «эссеистически» – наоборот, существует в мире и не претендует на то, чтобы оказаться вне мира для того, чтобы его описать, «заключив его в систему» – ведь в таком случае ему пришлось бы оставить мир: «И как нельзя сделать истину из настоящих частей эссе, так нельзя извлечь из такого состояния какое-то убеждение, во всяком случае не отказываясь от этого состояния; так любящий должен оставить свою любовь, чтобы её описать» (UsQ, 246). Следовательно, только живя в мире, человек без свойств может «видеть» те возможности, которые существуют в мире, но не даются миром. «Жить гипотетически» разрушает, таким образом, всякую уверенность и отнимает у Ульриха возможность верить в завершённые вещи: «этот порядок не такой прочный, каким прикидывается; любая вещь, любое V, любая форма, любой принцип – всё ненадёжно, всё находится в невидимом, но никогда не прекращающемся изменении» (UsQ, 241).

«Эссеизм» – это то, что предполагает предмет как нечто непрерывно меняющееся, что не исчерпывается определением; это метафорическое видение, обращённое к тому, чтобы уловить отношения подобия среди вещей, отрицая то, что такие отношения являются частью самих вещей. То есть, в отличие от человека действительности, человек без свойств – это «утопический» человек, для которого статуя Дедала не должна быть связана суждениями, но может всегда убежать¹¹.

Человек, привязанный к утопической возможности эссеизма, остаётся всегда в состоянии подвешенности между «учёным» и «писателем». Не случайно парадоксальность эссеизма происходит именно из факта, что существуют

два склада ума, и они не только борются друг с другом, но, что хуже, обычно существуют бок о бок, не обмениваясь ни словом… Один удовлетворяется тем, что стремится к точности и придерживается фактов; другой не удовлетворяется этим, а охватывает всегда все и выводит свое знание из так называемых вечных и великих истин. (1/sQ, 239)

Именно потому, что утопия является горизонтом, в пределах которого не определяется реальность того или сего, но возможность, которую имеют то или сё, чтобы стать «другим», она становится для Музиля тем состоянием, которое делает возможным возвращение смысла. Утопия – это не побег от реальности, ведь именно изнутри этой последней она позволяет обнаружить возможности другие.

Именно эта необходимость утопии оставаться в мире даёт основание с одной стороны той ложной утопии, которая является ипостатизацией действительности в её настоящем и её будущем, как это представляется в «Параллельной Акции», а с другой стороны – той возможности установить отношение с «другим», способной открыть мир любви, которая является «другим состоянием». В самом деле, в утопии «Параллельной Акции» австрийское дворянство лишь в движении вспять видит единственную возможность спасения, давая, таким образом, основание для самого настоящего опрокидывания с ног на голову самой утопии.

В конечном счёте, в «Параллельной Акции» именно не-утопическое принимает вид утопического элемента.

Дело в том, что для Музиля утопия является не пустым идеалом, но возможностью действительности, уже скрытой в реальном процессе: для того, чтобы действительность осуществляла свои возможности, а значит, становилась постепенно всё более реальной, необходима зона нереальности или как раз утопии. А ложная утопия Параллельной Акции является, напротив, утопией той действительности, которая, замкнувшись в себе самой, исчерпала свои возможности. То есть «Какания» осуждена на гибель не по причине нереального изображения себя, но как раз из-за отсутствия такового.

4. Надежда в произведении