Этика Нового Завета

· Хауэрвас усматривает в рассказе об Иисусе образец для верующих, а также подчеркивает диалектическое формирование текста и общины, которое происходит при прочтении текста в церкви.

·  Шюсслер Фьоренца, подобно Барту, отказывается выводить из Нового Завета этические принципы. Однако она не находит в Библии непосредственной заповеди Божьей, но видит в исторической специфике раннего христианства открытый образец, прототип, который стимулирует творческое развитие и трансформацию. Этот последний момент чем-то напоминает идеи Хауэрваса, хотя она не разделяет его интереса к Новому Завету как орудию формирования характера.

Как мы уже говорили, все эти способы этического дискурса содержатся и в самом Новом Завете[2]. Логический вывод: от Церкви требуется достаточная чуткость, чтобы усвоить их в своем этическом учении[3]. Стало быть, для начала нужно проявить внимательность к тому, как несут свою Весть новозаветные тексты.

Формулируем базовую установку: новозаветные тексты обладают (или не обладают) авторитетом именно в том способе благовествования, который им присущ[4]. Следует уважать не только содержание, но и форму текста. Интерпретатор не должен превращать повествования в закон (например, выдавая Деян 2:44-45 за заповедь об общности имущества). Интерпретатор не должен превращать правила в принципы (например, понимая заповедь Лк 12:33 о продаже имущества и раздаче милостыни не в буквальном смысле, а как принцип внутренней отрешенности от богатства). Легалисты и антиномисты в равной степени искажали Весть новозаветных текстов, подлаживая их под чуждые им способы этического дискурса. Со времен Климента Александрийского христианские проповедники вещают с кафедр: «Текст говорит то-то и то-то. Однако мы же не можем всерьез полагать, что он это имеет в виду. Значит, мы должны интерпретировать его не буквально, а как указание на некий принцип». Такие проповеди пора запретить! Новозаветные этические императивы либо нормативны на уровне своих собственных притязаний, либо вовсе не действительны.

Отсюда можно вывести два следствия.

Первое. Следует остерегаться привычки читать новозаветные этические тексты только одним способом. Если мы читаем Новый Завет и находим там только законы, мы явно совершаем крупную герменевтическую ошибку. Если мы читаем Новый Завет и находим там только вечные нравственные принципы, то, пожалуй, к нам относится упрек Барта: мы уходим от конкретных требований, которые предъявляет Писание к нам самим.

Второе. Не следует с помощью одного способа апелляции к Писанию отменять свидетельство Нового Завета в другом способе. Как мы уже видели, Нибур совершает эту ошибку в статье «Уместность недостижимого этического идеала». У него получается, что верность идеалу любви, явленному в Иисусе, иногда требует использовать насилие для осуществления справедливости. Соответственно, на практике восприятие Иисусова идеала любви предполагает отвержение эксплицитного, но нереалистического запрета Нагорной проповеди на насилие. Община, которая видит мир глазами Матфея, сразу почувствует, что здесь что-то не так. В сущности, этот нибуровский аргумент есть лишь хитрая уловка. Он позволяет избежать строгих требований Иисуса к ученичеству, не соблюдать «то заповедей и при этом говорить ему: «Господи, Господи».

Повторюсь: христианская этика, ищущая верного отклика на новозаветные тексты, не должна абстрагироваться от формы этих текстов. Мы должны уважать эти формы. Христианская традиция свидетельствует о важности новозаветных правил, принципов, образцов и мира символов. И ко всем ним должна прислушиваться община, стремящаяся жить по Писанию.