Факелы на зиккуратах (СИ)

– Бедного, – хмыкнул Фабиан и подозвал Руминидиса. Тот подошел, и Фабиан коротко и сухо приказал ему не маячить на периферии зрения с устрашающе выдвинутой челюстью, сесть, желательно подальше, и заказать себе что-нибудь съедобное. – Всего лишь, – пояснил он пристально следившему за ними Абелю. – И в который раз я повторяю: я – всего лишь один из главных государственных животных.

Абель прищурился.

– Но это же не значит, что ты не прикладываешь усилия по изменению статус-кво? – кротко спросил он.

– В той же мере, в которой и ты стремишься к государственной премии по кибернетике, – ухмыльнулся Фабиан. Абель кокетливо прикрыл глаза и стрельнул по Фабиану наглым, веселым взглядом.

– Я всего лишь претендую на то, что заслуживаю, – потупился он. – А вот что за почесун подстегивает тебя на самые вершины власти, я понять не могу. Идиотом же нужно быть, чтобы хотеть этой власти. Над половиной мира, надо всеми этими людьми, этой инфраструктурой – это просто помешательство. Ни умом обхватить, ни на бешеной кобыле за год не объехать.

Фабиан смотрел на него, слабо улыбался, а затем просто пожал плечами.

– Сегодня чудесный день, Абель. Почему бы нам не наслаждаться им? – произнес он. – Так оставим же твои представления о политологии далеко и насладимся чудесным кондитерским изделием добрейшей Кларетты. Тебе помочь?

– Не надо, – процедил Абель, враз ощетинившись.

– А ведь только что ты был таким милым мальчиком, – печально вздохнул Фабиан, глядя вдаль.

– Ты достал, – по-детски обиженно огрызнулся Абель. – Ты реально очень сильно меня достал.

Фабиан улыбнулся ему.

Манипулятор, который, по словам Абеля, был разработан в их отделении и допилен долотом и кувалдой в его лаборатории, управлялся с вилкой ловко, удивительно ловко. Абель охотно рассказывал о нем, об интерфейсе, который позволял ему распознавать и вербальные команды, и невербальные нейроимпульсы; он даже повернул голову, чтобы показать Фабиану клипсы, закрепленные за его ушами, которых вроде как хватало, чтобы управлять манипулятором.

– Но ты предпочитаешь не оформлять его в экзопротез, – с любопытством следя за рассказом, прокомментировал Фабиан, следя за манипулятором – за Абелем, рассказывавшим о нем, изучая его, знакомясь с иным Абелем, не заключенным в своей лаборатории и не зацикленным на ней – и тем же, что и в ней, непосредственным, азартным, увлеченным. В чем-то инфантильным. В чем-то – удручающе мудрым. Словно ему было лет этак девяносто. И тут же– словно ему еще и пятнадцати не исполнилось.

– Это может и должно быть выбором каждого человека. Перенастроить внешний манипулятор в экзоопротез дело пяти минут. Но это будет обычным позерством. Ну, для меня так точно. Смотри. Ты прикрепляешь руку к экзопротезу, либо сверху, либо снизу. В первом случае – это тренажер какой-то получается. Во втором – ну, только для удовольствия, чтобы вроде как иметь возможность двигать рукой.

– И? Почему в твоем случае возможность двигать рукой, пусть и благодаря экзопротезу, – это позерство?

– Да потому что смысл в том, чтобы двигать рукой, не имея возможности ни ухватить, ни удержать ничего – ну какой?

Фабиан пожал плечами.

– Чтобы прикоснуться.

Он потянулся к нему, провел кончиками пальцев по его щеке.

– Например так, – прошептал он. И ему показалось: он лишился сил. Потребовали бы от него взять Абеля за руку – он не смог бы. Потребовали бы сжать руку в кулак – не осмелился бы. Все, на что Фабиана хватало – это просто поднести руку к его лицу, просто провести по ней, омертвевшими пальцами, просто вспыхнуть от шквала ощущений, окативших его. Затрепетать от беспокойного взгляда Абеля. Безвольно опустить руку. Многозначительно улыбнуться – это рефлекс, за много лет в консулате въевшийся в кость. Улыбаться, когда не определился, что делать, когда не знаешь, черт побери. Снисходительно, многозначительно, насмешливо, призрачно, улыбайся, чтобы скрыть, что бушует внутри тебя. Чтобы обмануть того, кто сидит перед тобой. И особенно – улыбаться, когда щиплет глаза.

Как пером по обнаженным нервам, по коже прокатился неровный выдох Абеля, смотревшего на Фабиана круглыми глазами, неверяще открывшего рот, напряженного, растерянного. Фабиан отвел глаза. Уронил руку и как последний трус отвел глаза, внезапно засуетился, заинтересовался плиткой на тротуаре, деревьями, росшими неподалеку, скатертью на их столике. И как оплеуху себе влепил: не сметь. Заставил себя посмотреть на Абеля, все смотревшего на него.

– Попросить Кларетту сделать нам шоколад? – тихо спросил он.

– Твоя матушка с инкубом не того, не согрешала? – жалобно выдавил Абель.

– Нет так нет, – отозвался Фабиан.