Факелы на зиккуратах (СИ)

– Протезы. – Елфимов задумался. – Они заменяют руки. Некоторые значительно превосходят по ряду функций прототипы. Если, скажем, взять материал понадежней, то рукой-протезом можно будет, например, крошить камни. Зачем это нужно, другой вопрос, но можно. Вся беда в том, что это – функциональная замена органа, а не его воспроизведение со всеми тканями, процессами и прочей фигней. Я еще раз повторю свой тезис, за который бываю нещадно бит. Я действительно имею честь возглавлять ведущий исследовательский центр, который покрывает несколько областей, эм-м, никак не связанных друг с другом, в общем-то. Но создать, к примеру, модель человеческого мозга, которая бы хотя бы на девяносто девять процентов соответствовала прототипу, я не в состоянии. Проще, наверное, еще один астероид на землю притаранить.

После долгой паузы Елфимов признался:

– Вообще если кто-то скажет тебе, что отлично понимает, как функционирует человеческий организм, смело можешь сжечь его на Площади Первой республики, потому что это шарлатан. Впрочем, если я вдруг скажу тебе, что понимаю, как функционирует человеческий мозг, можешь придушить меня своими руками, потому что это будет значить только одно: я сошел с ума.

Фабиан подошел к окну. Он стоял, глядел на стекло – чистое, прохладное, почти прозрачное, смотрел сквозь него на ровные дорожки, на сотрудников, стоявших и оживленно переговаривавшихся, сидевших и лениво перебрасывавшихся фразами, лежавших на траве, игравших в мяч – детский сад, а не научный центр.

– Скажи, – развернувшись к Елфимову, сказал Фабиан, – Абель Аддинк. Он ведь обречен по большому счету. Он не живет, а умирает. Да?

Елфимов поежился. Фабиан говорил об Абеле, о человеке, хорошем знакомом, любимце Елфимова, как о чем-то – о предмете. О стопке бумаг, которую предстояло сжечь. В позе Фабиана, в выражении его лица было что-то неуловимое: он казался отстраненным, его взгляд – испытующим, похожим на действия того же искусственного интеллекта, выбирающим из множества действий самое рациональной, из множества последовательностей действий самую эффективную, относящегося к этическим нормам как к условностям и готового выполнять их ровно настолько, насколько это выгодно ему либо насколько это запрограммировано, непреклонного, не отвлекающегося на жалкие человеческие слабости. И Елфимов, гордившийся своей «антисентиментальностью» – качеством, которому он изобрел имя, что оказалось еще одной причиной для гордости, – очень захотел оказаться подальше от него.

Но Фабиан ждал ответа. И он получил бы его любой ценой. А цену пятый консул мог заплатить очень высокую, но он бы потом и взыскал ее с Елфимова. И тот ответил:

– Ну, по большому счету…

Фабиан молчал. Ждал. Он знал – зачем ему еще и слышать было? Но он ждал.

– Его состояние стабильно. Некоторые побочные эффекты устранены, если не будет неожиданностей, Абель и десяток лет может протянуть. Или даже больше, – пробормотал Елфимов, не пытаясь звучать убедительно.

Фабиан снова повернулся к окну.

– Жалко его, – неожиданно сказал Елфимов. – Мальчишка бы многого достиг.

Фабиан откинул голову назад, подставляя лицо небу. Он закрыл глаза, словно это помогло бы ему выжечь слова из своей памяти. Но они звучали в его голове, звучали набатом.

– Что могло бы ему помочь? Из тех теорий, которые предлагают профильные центры? – повернув к Елфимову голову, спросил Фабиан.

Его голос звучал глухо, чуждо, словно не было Фабиана ни в этом кабинете, ни даже в этом теле.

Елфимов хмыкнул, попытался подобрать слова пообтекаемей. Минимально честные, пусть и правдивые.

– Магия, Фабиан, – наконец решился он. – Ну или шаманства с наноботами. Может, если удастся создать умные молекулы, которые смогли бы находить больные нейроны и как-то консервировать их… бред. Бред, бред, бред! Я скоро сам шаманить начну. Бред… умные молекулы. Я скоро договорюсь до разумных протеинов. А потом еще и кварки умные пойдут. Чушь какая, полный и абсолютный бред.

Фабиан был с ним согласен.

Абель встретил его подозрительным прищуром.

– Господин пятый павлин решил перенести свою резиденцию в наш скромный вертеп? – спросил он.

– Не резиденцию. Исключительно свой хвост, – надменно посмотрел на него Фабиан. – Тебе привет от тетушки Кларетты, какой-то совершенно уникальный шоколад, изготовленный горными эльфами по рецепту дубравных фей, – сказал он, ставя стул рядом с креслом Абеля, протягивая ему коробку со сладостями. – Она приглашает тебя на совершенно отмороженную вечеринку, которую затевает их виканская община, и что-то там еще не менее несуразное.

Абель живописно скривился.

– Она вроде разумный человек, – жалобно пробормотал он. – Но эти ее пляски с виканами, этот ее эльфийский шоколад…

Он дотронулся до коробки.

– Достань мне одну штуку, пожалуйста, – тихо попросил он Фабиана.

Фабиан кивнул.

Абель следил за ним, рассматривал конфеты, которые Кларетта сложила в коробку, выбирал; Фабиан разворачивал и угощал его, Абель блаженно жмурился и довольно улыбался. Фабиан смотрел на его руки – пристегнутые к эндопротезам, но не поверх, а снизу.