Философ и теология

Если судить по внешним признакам, которые, как правило, дают плохое представление о действительном положении вещей, то может показаться, что религиозное образование Бергсона не было столь уже глубоким. Его единоверцы иногда с горечью упрекали его за то, что он так плохо знает свою религию. Но даже если допустить, что его обучение религии было самым общим и, к тому же, кратковременным, то и в этом случае нужно быть очень самоуверенным человеком, чтобы пытаться судить о том, какой след могло оставить в душе такого ребенка, каким был Бергсон, даже самое поверхностное религиозное образование, помноженное на постоянное влияние среды. Далее я попытаюсь объяснить, почему мне кажется, что это влияние не было столь уж незначительным. Следует признать, однако, что весь склад мышления Бергсона является чистейшим продуктом французского университетского образования, которое Бергсон получил в парижском педагогическом институте. Я намеренно обращаю внимание на то, что он учился в педагогическом институте, поскольку я не знаю другого учебного заведения, выпускник которого стал бы разыскивать учебное издание Лукреция или смог бы самостоятельно познакомиться со всеми представляющими для него интерес достижениями современной науки, дать своим современника м философию мирового значения и выработать неподражаемый образец французского философского языка. Молодым бумагомарателям наших дней нравится думать, что Бергсон писал Дурно; не мешает, однако, помнить о том, что совершенство философского стиля заключается в том, что слова служат точному выражению мысли. Чтобы судить об этом, надо хотя бы отчасти самому быть философом. Что бы там ни говорили, следует отметить, что, будучи французом до мозга костей, Бергсон очень рано проникся уважением к научному знанию, которое во Франции со второй половины XIX века было широко распространено и глубоко укоренилось. Противниками Бергсона всегда были Спенсер и Тэн, но прежде чем вступить с ними в борьбу, он должен был освободиться от их влияния. У Бергсона в течение всей его жизни, помимо склонности к сциентизму, сохранялся вкус к основанному на фактах и экспериментально проверенному знанию, которое, в случае невозможности экспериментального контроля, по крайней мере, является продолжением опыта.

Все сказанное выше настолько верно, что схоласты даже ставили ему в упрек эту черту; я вовсе не хочу сказать, что это обвинение ни на чем не основано и даже попытаюсь показать, с чем оно связано, однако,мне кажется невероятным, что Бергсону в этом отношении могут противопоставлять Аристотеля. Если речь действительно идет об Аристотеле, а не об аристотелизированном св. Фоме, то едва ли отыщется другой философ, более похожий на Бергсона по его склонности к эмпирическому знанию, стремлению сначала убедиться, что он имеет дело с научной реальностью, наконец, по той старательности, с которой он Сопоставляет свои заключения с конкретными фактами, которые по всеобщему признанию эти заключения подтверждают. Просто не верится, насколько наши схоласты склонны забывать, что доказательство существования Неподвижного Перводвигателя выводится Аристотелем при помощи физики. Этот бог философов занимает вершину космографии IV века до р. X., так же как Жизненный Порыв Бергсона венчает космогонию

XX века н. э. Как бы не различались Аристотель и Бергсон во многих отношениях, объединяет их то, что они никогда не меняли метода. Когда Бергсон решил приступить к философии религии, прежде всего он задался следующим вопросом: что говорит по этому поводу опыт? Последователям Аристотеля, так же, как и тем, кто причисляет себя к таковым, новая философия предоставляла неограниченные возможности для сотрудничества.

Многие тогда ответили отказом — они утверждали, что Бергсон умаляет значение разума, а главное достоинство Аристотеля в том, что он был сторонником интеллектуализма. Переходя к обсуждению этого упрека, сразу же чувствуешь упадок духа. Попытаться все же необходимо.

Философия Бергсона была настолько глубоко проникнута уважением к научному знанию, что мы не можем, не впадая в противоречие, обвинить его в презрении к разуму. Просто в тот век, когда истинное понятие разума было утрачено, Бергсон постарался, отталкиваясь от распространенных в то время представлений, вернуть разум в его собственные границы. Мы еще затронем этот вопрос, так как он имеет первостепенное значение. Отметим только, что, по глубокому убеждению Бергсона, философ, будучи далеким от презрения к разуму, действующему в пределах им же установленной компетенции, не должен удовлетворяться рациональным познанием вещей, данных ему в опыте, он всеми силами стремится к более точному соответствию своего знания природе вещей.