Герман Лопатин

Вдоль стен – полки с книгами, теми самыми, что были в Кадникове. Такой же, а может быть, тот самый стол, на тумбах-ножках, с потрескавшейся полировкой. А уж лампа-то наверняка прежняя, та самая, которая три дня водила за нос кадниковских жандармов. Ее, наверное, Елизавета Карповна переправила сыну в Цюрих. Он, помнится, говорил, что насмерть привыкает к старым вещам и не может без них работать.

А вот и сама Елизавета Карповна – все такая же, маленькая, сморщенная; никак не подумаешь, что этот лохматый дядька, в суконном жилете, с круглыми очками, вздернутыми на лысеющий лоб, ее сын.

Она поцеловала Лопатина – прикоснулась губами, осенила троекратно легким старушечьим дыханьем – и словно три года назад в Кадникове, когда Герман впервые увидел ее, нараспев проговорила:

– Чайку крепенького не подать ли, Петенька?

И пятидесятилетний Петенька, как и тогда, три года назад, довольный, закивал огромной головой.

Он нисколько не изменился.

Не изменились, к сожалению, и его взгляды.

Он по-прежнему полагал, что между вождем Интернационала Карлом Марксом и сторонником анархических идей Михаилом Бакуниным нет принципиальных разногласий.

– Печальное недоразумение, – убеждал он Лопатина. – Теперь, когда усилия всех стран, как никогда, слиты, Бакунина предают остракизму. Два года назад его исключили из Интернационала. Маркс и Энгельс продолжают его ругать. Они даже издали брошюру «Альянс социалистической демократии и Международное товарищество рабочих». Вы не читали?

– Нет еще.

– Очень злая и, по-моему, несправедливая критика. Маркс весьма нетерпим.

– Он спорит с Бакуниным не по пустякам. С идейным противником нельзя иначе.

– Вы ошибаетесь, дорогой! Бакунин – сложная натура. Его идеи применимы к развитию революции в России больше, чем думаете вы и Маркс.

– Что-нибудь изменилось в его проповедях?

– Нет. Вы должны измениться к нему. И вы должны, я прошу вас, помочь мне примирить с ним Маркса.

Лопатин с удивлением посмотрел на своего бородатого друга:

– Петр Лаврович, это абсурд. Я не возьму на себя этой роли.

– Почему?

– Вы же знаете. Мы говорили об этом три года назад.

– За три года много воды утекло. Три года назад я, попав в Европу, только приглядывался. Теперь мне многое стало ясно. Наша сила – всех, кто борется с деспотией, – не в разъединении. С этого года я буду издавать журнал. Он поможет объединению.

– Маркса и Бакунина?

– Да, и их тоже.

– Боюсь, в таком случае, я не смогу сотрудничать в принципиальной части журнала.

– Но почему, почему?

– Потому что я не умею сидеть разом на двух стульях.

Лавров заволновался:

– Вы отказываетесь от сотрудничества?

– Я не возражаю помещать отдельные статьи.

– Этого мало!

– Тогда следует изменить позицию журнала.

– Не надо ничего менять. Вы поймите, что и Маркс и Бакунин – великие люди и надо положить предел их разногласиям.

– Я этого на себя не возьму.

– Очень, очень печально, – удрученно пробормотал Лавров.

Он отставил стакан с чаем и горестно смотрел на Лопатина.

– А деньги на журнал достали?

– Почти, – в голосе Лаврова продолжала бурчать обида. – На днях прислал тысячу франков Тургенев.

– Либерал и постепеновец Тургенев?

– Дай бог, чтобы все либералы были такими! – Лавров придвинул к себе недопитый стакан. – Он мне сказал, что желает успеха любому предприятию на погибель царского режима.

– Как это хорошо! – не удержался Лопатин. – Я всегда чувствовал, что Тургенев именно такой.

– Видите, а вы отказываетесь сотрудничать, – совсем уже по-детски возразил Лавров.

Лопатин положил ему на плечо руку.

– Я не могу отступиться от своих принципов, Петр Лаврович. Вы должны это понять.

– Чего уж, понимаю…

– А как будет называться журнал?

– «Вперед!»

– «Вперед!»… Вот и надо смотреть вперед. А вы зачем-то хотите поддерживать идеи анархизма.

– Но они близки многим из нашей молодежи.

– Знаю.

– И Михаил Бакунин пользуется у нас огромным влиянием и авторитетом.

– Тоже знаю, Петр Лаврович. Но мне кажется, что это влияние скорее теоретическое.

– Что вы имеете в виду?

– Я хочу сказать, что на практике идеи анархизма очень трудно проводить в жизнь.

– Но это другой вопрос.

– Почему другой? Тот же самый. Многие из тех, кто пошел в народ, столкнулись с этим. Кстати, я хочу заметить, что теория Бакунина о том, что разбойник – потенциальный революционер, что в уголовной среде революционеры смогут найти опору, – весьма и весьма сомнительна.

– Ее надо проверить.