Герман Лопатин

На пассажирской палубе он вновь принял степенный вид, спустился по трапу на пристань, спокойным шагом дошел до извозчиков, легко вскочил в пролетку и через минуту скрылся из виду.

2

На палубу вылезли два жандарма и человек в штатском. Один жандарм тащил громоздкий пакет. Другой, офицер, шел налегке.

Более утверждая, чем спрашивая, он бросил стоящему на посту:

– Ничего подозрительного?

– Так точно.

– Посторонних не было?

– Никак нет. Был англичанин, но они не задержались.

– Какой англичанин?

– Известно какой, выпяченный.

– А ты почем знаешь, что англичанин?

– Так они по-своему тарлы-марлы, не разберешь ничего. Да я английский отличаю.

– Документ предъявил?

– Никак нет.

– Так что же ты не задержал его?!

По взбешенному тону офицера жандарм понял: оплошал. Как медведь лапу, держал ладонь у козырька и всем своим видом выражал готовность пострадать и, если дозволят, исправиться.

– Куда он делся?

– Не могу знать, ваше благородие.

– Какой он из себя? Во что одет?

– Палка у него с набалдашником.

– С каким еще набалдашником?

– С серебряным.

– Сам ты набалдашник! Гриньков!

– Слушаю, ваше благородие!

– Отдай пак и – за мной. Живо! А ты, – офицер повернулся к прошляпившему: – Не спускай с них глаз. Понял?

– Так точно, понял!

Офицер с Гриньковым, придерживая сабли, потрусили рысцой к извозчикам, а жандарм остался на палубе караулить человека в штатском и громоздкий пакет.

3

Днем в губернской лифляндской прокуратуре задержанному в угольном бункере учинили допрос.

Арестованный отпирался недолго, и вечером того же дня в санкт-петербургское жандармское управление отправили секретное донесение, из коего следовало:

1. Судовой плотник Карл Ментцель, прусский подданный, получил в Лондоне от неизвестного лица пак, который должен был вручить в Риге человеку, имени которого он не знает. Слова «Жорж Лондон» должны были служить паролем. За доставку пака Ментцель получил в Лондоне один фунт стерлингов.

2. В означенном паке по вскрытии оказались книги и воззвания социально-революционного содержания.

3. Привезти книги, как объясняет сам Ментцель, попросил его месяц назад человек, который по всем приметам может быть только Константином Нагорным. Купеческий сын Константин Нагорный, арестованный в Риге, передан по требованию в санкт-петербургское жандармское управление в связи с тем, что Нагорный, он же Григорий Федершер, в перехваченных письмах известного государственного преступника Германа Лопатина значится под фамилией Хитрово.

4. Предполагается, что за паком приходил человек, говорящий на английском языке, носящий бороду и усы. При ходьбе у него замечается особое движение плеч и выпячивание живота. Человек имеет черную трость с серебряным набалдашником.

Ночью, запечатанный сургучом, под присмотром железнодорожного жандарма, конверт с донесением ехал в Петербург.

В вагоне по соседству сидел чопорный англичанин с кизиловой тростью.

4

На следующий день он сошел на перрон Варшавского вокзала.

– Фридрих, здравствуйте! – окликнула его молодая девушка.

– Здравствуйте, Фео.

– Багаж вы получите сегодня?

– Его уже получили.

Девушка нахмурилась.

У ворот старого дома возле Конюшенной площади их встретил дворник:

– Вам письмо, господин Норрис. А комнатки мы убрали. Как велели-с.

Англичанин взял письмо и оставил в руке дворника пятиалтынный.

Когда дверь за ними закрылась, девушка:

– Рассказывайте!

– Все сделано, дорогая Фео. Типография в Киеве работает. В Одессе и Харькове нашел всех. Они, в общем, были страшно растеряны. Боялись арестов. Но все отныне налажено. В Екатеринославе при надобности могут изготовить бомбы. Это вы учтите, госпожа террористка.

– Учту, – улыбнулась девушка.

– Налажена связь и в Москве. Адресов и фамилий я привез, глядите, сколько!

Показал стопку тоненьких листков.

– Вы их носите с собой?

– Пока не затвержу. Даже моя голова не может все сразу запомнить. Да вы не опасайтесь. Через два дня я все выучу и уничтожу.

– Завтра у Савиной – молодежь.

Норрис кивнул.

– А что с литературой?

Он рассказал о Риге.

– Хорошо, что вы увернулись. Не рискуйте напрасно.

– Ради вас постараюсь…

– Не шутите. Странный вы человек… Надо писать прокламацию.

– Сейчас?

– Да.

– О чем?

– О прокуроре Московской палаты.

– Ясно.

– Писать будете вы. Мне надо идти.

– Уходить вам сейчас нельзя.

– Почему?

– По двум причинам. Во-первых, я не знаю всех подробностей, а прокламация должна быть конкретной.

– Вы правы.

– Тогда приступим.

– А во-вторых?

– Во-вторых касается моей безопасности. Дворнику покажется странным, если вы так скоро выйдете от меня.

– Не понимаю.

– Он, милая Фео, привык, что у одиноких мужчин женщины задерживаются дольше.

– Какие глупости!

– Отнюдь не глупости. Вы же сами просили меня быть осторожным.

– Ну хорошо.

Он расстегнул сюртук, вытащил из лямок, пришитых к подкладке, револьвер.

– С ним, как с ребенком, ни встать ни сесть. Вы извините, я пойду умою лицо.

Когда вернулся, на листе бумаги были выведены первые слова:

«От Исполнительного комитета партии „Народная воля“.

Нынешний прокурор Московской судебной палаты Муравьев принадлежит к позорной плеяде тех юристов…»