Герои умирают

Фурункулы вдруг обсыпали безупречную прежде кожу Ма’элКота, а зеленые водоросли размножились в его легких. Проказа разъедала его плоть. Крошечные симбионты, которые все еще жили в его кишках, вдруг стали расти и расти, раздувая его живот, и выросли настолько, что наверняка разорвали бы его изнутри, не будь Ма’элКот, как и Чамбарайя, в такой же степени идеей, в какой и существом из плоти и крови. Могучая любовь, которую он черпал из жизни Своих Детей, горела внутри его, очищала его, и скоро его кишки, его легкие, кожа, кровь – все снова очистилось и стало столь же безупречным, как лунный лик.

Сражаясь, два бога вели друг с другом разговор. Голос Ма’элКота сплетался из голосов многих тысяч, в нем было все, от первых криков новорожденных младенцев до шамканья беззубых стариков: «Почему ты не нападаешь на Моих Детей? Ведь ты знаешь, что лишь так ты можешь ослабить Меня: сотряси землю, опрокинь их постройки, затопи их дома. Разве не в этом твоя сила?»

Ответ прилетел с грохотом водопада, с перекличкой гусей, с треском ломающегося льда: ОНИ НИЧЕМ НЕ СОГРЕШИЛИ ПРОТИВ МЕНЯ.

И Ма’элКот понял: Паллас Рил не простой проводник мощи Чамбарайи. Ее воля окрашивает Песнь; они едины…

Значит, ему нужно победить не Чамбарайю, но Паллас. Заботы, которые реке покажутся несущественными, как пылинки на ее поверхности, могут быть очень важны для женщины, сквозь которую течет ее Сила.

«Так давай вместе покончим с этим, ты и Я».

Он раскинул могучие руки и выпустил на нее Силу; не огонь, не молнии, не ветер, но мощь. Чистую, беспримесную мощь. Поток, который он черпал из жизни Своих Детей, бил в нее без конца и без края.

И она приняла его в себя весь. Поток стремился в нее и сквозь нее, и она ощущала его природу: он состоял из жизней Детей Ма’элКота, которые пролетали сквозь нее и гасли одна за другой, будто светлячки на морозе.

25

Только теперь, когда уже слишком поздно и я лежу, умирая, на пропитанном кровью песке, я понимаю суть.

Теперь я все понимаю.

Понимаю, что он хотел сказать тогда. Отец говорил мне, что знать своего врага – значит наполовину выиграть битву. Так вот, теперь я тебя знаю. Точно.

Это ты.

Это каждый, кто, сидя в тепле и комфорте, смотрит, как я умираю, каждый, кто моими глазами видит, как дергаются мои кишки: вот ты и есть мой враг.

Вокруг меня валяются трупы – они как колоски, оставленные на пшеничном поле небрежным жнецом. Тело Берна остывает под изгибом моей спины, и я уже не чувствую его больше. Небо тоже темнеет, но нет, наверное, меня просто подводят глаза – свет Паллас как будто померк.

Каждая капля крови, которая сейчас впитывается в песок на этой арене, падет на меня и на тех монстров, которые заслали меня сюда.

То есть опять-таки на тебя.

Это твои деньги дают жизнь мне и таким, как я; это твоей похоти мы служим.

Ты мог бы нажать кнопку, отвернуться от экрана, выйти из театра, закрыть книгу…

Но ты этого не делаешь.

Значит, ты мой сообщник и мой убийца.

Мой рок.

Мое ненасытное, пьяное от крови божество.

Ой… ой-ё-ёй, господи… как больно.

26

Внутри Песни сердце Паллас рвалось на части. Пока сила Ма’элКота текла в нее и сквозь нее, она узнавала мужчин, женщин и детей, чьи жизни он призывал к себе, знала их так, как только мать может знать жизнь, которую она исторгла из собственного тела. И как для матери смерть ее ребенка становится концом мира, так и для Паллас мир кончался снова, и снова, и снова, с каждой задутой жизнью.

Может быть, приди они все сразу, ей было бы легче это пережить; массовое уничтожение превращает людей в абстрактную массу, в сталинскую статистику; но вместо этого она сталкивалась с индивидуальными трагедиями. И каждая смерть была для нее не абстрактной цифрой, а конкретной историей.

Ее душа каменела под тяжестью прикосновений любящих рук, горьких слез, последних взглядов, брошенных из-под навсегда закрывающихся век.

Жажда защищать – вот что привело ее в этот мир; преданность делу спасения невинных жизней составляла самую суть ее бытия; вот почему, чтобы выдержать все это, ей надо было быть не Паллас Рил, не Шанной Лейтон, а кем-то совершенно другим.

Даже вечная безмятежность реки не могла унести ее боль.

Даже ради спасения своей жизни и жизни Хари она не могла позволить, чтобы это удаленное избиение невинных продолжалось; две их жизни в обмен на тысячи – тысячи, которые уже стали дороги ей, словно родственники, тысячи, которые навсегда поселились в ее сердце. Такова была сделка, которую она готовилась принять.

И ноту за нотой, обливаясь слезами, она погасила свою мелодию внутри Песни.

Ма’элКот ощутил изменение внутри Потока, и его энергия нападения постепенно иссякла, когда река плавно опустила его на песок и вернулась в свое русло.

Прямо напротив Ма’элКота, на окровавленном песке, стояла Паллас.

– Ты победил, – просто сказала она. – Я сдаюсь.

Он прыгнул к ней и сжал ее обмякшие, непротивящиеся руки своими мощными дланями. Его взгляд, устремленный на нее, был полон презрения.