Гибель профессии

— Понимаю, — с достоинством заметил посетитель. — Разрешите доложить, отношения у нас были самые что ни на есть хорошие. Одним словом, даром что я отчим, а он пасынок, — но жили мы дружно, весело. Да ведь и то сказать: к парню у меня никаких претензий не было, дурного за ним не водилось, он и работал и учился…

— Кстати, — перебил следователь, — почему — он в свои шестнадцать лет учился в шестом лишь классе?

Вдовиченко с комической растерянностью развел руками:

— Это вы уж у мамаши спросите. Сами понимаете: как-никак — человек я мальчишке посторонний, нажимать «учись лучше да быстрее» мне было не к лицу. И потом, одно дело только учиться, а совсем другое — прийти после смены и за учебник садиться! Тоже надо было войти в положение парня.

«Да, это он, конечно, прав, — подумал следователь, — и потом, какое теперь имеет значение, был ли бедняга в шестом или в девятом классе?!»

— Вы, кажется, первый обнаружили исчезновение мальчика!?

— Да. Я обычно встаю рано; и на этот раз поднялся в шестом часу. Вышел во двор умыться, смотрю: дверь в сарайчик Сани вроде приоткрыта, я вошел, вижу, постель не тронута. Что-то меня в сердце ударило. Я — к матери. Она — в слезы. Я хотел было к вечеру заявлять о пропаже мальчика, да жена просит: «Не надо! От людей совестно!» Ну, я и не заявил.

— Последний вопрос, — сказал следователь. — Он с вечера был в сапогах?

— Ну, а как же? — удивился Вдовиченко. — Он разутым не ходил. Хорошие были у него сапоги.

— Кирзовые?

— А хоть бы и кирзовые. Иные кирзовые двух пар хромовых стоят!

На этом следователь отпустил Вдовиченко, тем более что в кабинет вошел прокурор района Кисляков, которого недолюбливал Алексей Никитович.

Дождавшись, когда посетитель вышел, Кисляков сразу же начал «въедаться», как следователь определял в душе эту манеру перепроверять его действия:

— Это кто? Отчим? А почему вы не сделали у них на дому обыска?

— А зачем, собственно, обыск? — возразил следователь, с трудом сдерживая раздражение. — Никакого подозрения ни на мать, ни на отчима нет! Эта версия исключается!

— Дело не в подозрении, — продолжал «въедаться» прокурор, — дело в том, что, может быть, мы найдем у них дома какие-то следы знакомства или связи убитого с возможными убийцами. Извольте сейчас же нее бросить и произвести там обыск.

Последняя фраза была сказала тем приказным тоном, который был особенно неприятен Алексею Никитовичу. Но делать было нечего. Следователь вышел вместе с прокурором на улицу. Сев все в тот же виллис, они поехали в дом Вдовиченко.

Глава четвертая

Есть ли смысл покупать вторую пару обуви?

Оказалось, что дом принадлежит не Вдовиченко, а Ворониной. Во дворе были искусно разбиты цветочные клумбы. В крошечном фруктовом саду росли два абрикосовых и три вишневых деревца. Все «именье» было отгорожено новеньким забором. В десятке шагов от дома стоял бревенчатый сарай с крохотным оконцем, каких обычно в сараях не делают.

Хозяйка кормила во дворе породистых кур. Услышав скрип калитки, Воронина подняла голову.

«Как легко успокаиваются женщины! — удивился следователь, не заметив на этот раз видимых следов горя на красивом лице Ворониной. — Или это еще хуже, когда горе „уходит внутрь“, как болезнь?..»

Прокурор поздоровался с Ворониной и спросил, дома ли ее муж. Нет, его дома нет. На работе? Да, ведь он работает продавцом галантерейно-мануфактурного ларька.

— По договору, знаете ли. На комиссионных началах. Но много ли на этом заработаешь, коли честно трудишься?! Гроши!

Воронина подняла глаза к небу и вздохнула.

— Так, так, — сказал прокурор и обратился к следователю:

— Приступим? Надо бы понятых.

За понятыми дело не стало. Через невысокий забор во двор уже заглядывали люди. Понятых нашлось больше, чем нужно, и прокурор отобрал двоих постарше и посолиднее. Один оказался бухгалтером районной ремонтной конторы, а второй — музыкантом из кинотеатра.

Начался обыск.

В сарае прокурор внимательно оглядел неприглядную обстановку и спросил Воронину:

— А почему, собственно, ваш сын предпочел жить в этой конуре?

— Он здесь не жил, — сухо ответила Воронина, — видимо, обиженная появлением незваных гостей, — он здесь только ночевал.

— А почему он здесь ночевал? Разве в доме нет места?

Воронина молчала.

— Молодой муж, — пояснил понятой бухгалтер, — а спаленка у них одна.

— А зал? — спросил второй понятой, но сам же себе и ответил: — А разве в зале спят?!

— А это что? — спросил прокурор.

Он полез в дрова, сложенные в углу, и вытащил оттуда пару кирзовых сапог.

Воронина, видимо, была искренне поражена. Она, несомненно, не ждала такой находки!

— Это — Санечкины, — сказала она сквозь хлынувшие слезы.

— Но ведь сапоги были на нем? — сказал следователь.

— Это не та пара, это другая, — еле слышно прошептала мать. У нее подкосились ноги, она опустилась на единственный в сарае табурет.

— Но вы сказали, что у Сани была единственная пара сапог, — с недоумением напомнил ей Куракин.

Мать перестала плакать и пояснила, что найденные сапоги — это прошлогодние.

— Сапоги совсем целые, — вмешался прокурор, — зачем же было покупать в этом году новые?