Мать убитого по-прежнему доказывала виновность Леонида Новожилина. Свой злополучный выигрыш в карты у Сани не отрицал и сам Новожилин. Многое говорило против него… Так, при обыске у Леонида следователь обнаружил остатки проволоки и несколько бумажных кулей именно такого образца, как проволока и куль, в обрывках которого нашли труп. Уличал Леонида и кое-кто из свидетелей.
Прокурор поначалу отнесся критически к уликам против Новожилина.
— Не мог этот слабый парнишка тащить на себе труп! — сказал прокурор следователю. — Чепуха!
— Однако труп все же оказался в камышах, — возразил Куракин, еле сдерживая раздражение. — Или вы и в этом сомневаетесь?
— Нет, не сомневаюсь, — спокойно ответил прокурор. — Но тут мог быть кто-нибудь покрепче. Или же их было двое, что ли… Кстати, я сомневаюсь, чтобы Новожилин при его комплекции смог один на один убить Воронина.
Тон прокурора бесил Куракина. Если на то пошло, то, во-первых, в истории криминалистики известны случаи, когда именно слабый одолевает сильного, особенно при неожиданном нападении. Мог ли Воронин ожидать нападения со стороны своего ближайшего дружка?! Во-вторых, придя после совершенного им преступления в крайне возбужденное состояние — а это тоже соответствует научным данным — Новожилин нашел в себе неожиданные, так называемые резервные силы и дотащил до камышей труп!
— Впрочем, — добавил не без ехидства следователь, — может быть, вы видите другого убийцу?
Другого убийцу прокурор не видел. А результаты обыска на квартире у Новожилина подействовали и на недоверчивого прокурора: там оказались и проволока и кули того самого образца!
На проекте обвинительного заключения по обвинению Новожилина в убийстве появился гриф прокурора «утверждаю», и с этого момента проект превратился в грозный документ обвинения.
Поддерживать обвинение на суде прокурор поручил Алексею Никитовичу:
— Вам и карты в руки, уж очень хорошо вы изучили это дело!
Неизвестно, явилось ли это поручение результатом уверенности прокурора или его сомнения, но следователь остался доволен. Он сумеет на суде доказать свою правоту!
Умышленное убийство из низменных побуждений карается расстрелом. Однако Леонид Новожилин, обвинявшийся в убийстве Сани Воронина, был несовершеннолетним, и поэтому смертная казнь ему не угрожала.
Его защитник по назначению, известный адвокат Пожаров, объяснил перед заседанием подзащитному, что при всех условиях высшая мера не будет к нему применена.
— Я ни в чем не виноват, — угрюмо сказал юноша, — за что меня казнить?
Адвокат пристально поглядел на него: «Хороший актер или действительно невиновен? Посмотрим!»
Началась обычная судебная процедура.
— Признаете ли вы себя виновным?
Леонид Новожилин, сидевший до этого момента спокойно и, казалось, безучастно, вспыхнул.
— Нет, не признаю! — задорно, с каким-то вызовом вскричал он, вставая. — Я его не убивал! И все тут!
Новожилина, видимо, обучили тюремные «юристы»: говори покороче, меньше будут придираться. Леонид, добросовестно следуя этим советам, во вред себе стал давать показания чересчур сжато и невразумительно.
— Невиновен я, граждане судьи. В ночь на пятнадцатое я с ним в карты не играл. А там судите как хотите, — сказал он и замолчал.
— Может быть, позже разговорится, — заметила судья.
Начался допрос свидетелей.
К судейскому столу медленно подошла женщина в черном шелковом платье и в черной косынке. На ее лице застыло скорбное выражение.
— Гражданка Воронина, Елена Федоровна? — мягко спросила судья, с сочувствием глядя на мать убитого мальчика. — Расскажите, что вам известно по делу.
В зале стало совсем тихо. В дальнем углу зала кто-то тяжело вздохнул; старушка в первом ряду принялась вытирать платком слезы.
— Убили сыночка, вот и все, что я знаю, — тихо сказала Воронина.
Она всхлипнула. Судья обратилась к прокурору и защитнику:
— Прошу стороны задавать вопросы, однако надо учесть, что свидетельнице, как матери убитого, тяжело на них отвечать. Поменьше вопросов и покороче.
— Я вопросов не имею! — произнес, приподнимаясь с места, Куракин.
— А я имею, — несколько подчеркнуто заявил адвокат. В зале раздался неодобрительный шепот.
— Скажите, свидетельница, — обратился к Ворониной адвокат, — почему вы на предварительном следствии сказали, что у вашего сына была только одна пара сапог, а затем изменили свое показание и заявили, что их две?
Воронина пожала плечами и ответила чуть слышно:
— Разве в такой момент упомнить, одна или две? Как тебя звать и то забудешь.
— Еще есть вопросы? — несколько нетерпеливо спросила судья.
— Есть, — сказал адвокат. — Вот я хотел бы у вас узнать, свидетельница, каким именно образом попал ваш сын в исправительно-трудовую колонию? Вы, кажется, сами об этом ходатайствовали?
— А хоть бы и сама! — несколько повысила голос Воронина. — Я была одинокой женщиной, справиться с сыном мне было трудно, он стал баловаться, ну, я решила, что в исправительной колонии его скорее исправят. Понятно?