Голод

Я тяжело дышу, все еще глядя на ветви деревьев над нашей кроватью, когда он наваливается своим обнаженным телом на мое, прижимая эрегированный член к моему бедру.

Голод смотрит на меня.

– Выходи за меня замуж, – шепчет он.

Я замираю, вглядываясь в него. Глаза у него блестят, привычное высокомерие исчезло с его лица – теперь на нем читается нетерпение и надежда.

– Пожалуйста, – добавляет он.

У меня колотится сердце.

Кажется, он уже умоляет.

Горло у меня перехватывает, пульс учащается.

– Почему ты хочешь на мне жениться? – спрашиваю я и понимаю, что боюсь услышать его ответ.

Губы Жнеца вздрагивают.

– Разве ты не знаешь, цветочек? Мне нравится, когда ты писаешь мне на сапоги и фальшивишь, когда поешь, и нравится просыпаться от ужасного утреннего запаха у тебя изо рта – а знаешь, ты к тому же еще и пукаешь во сне.

Господи боже мой!

– Такого ужасного предложения я точно не слышала за всю твою жизнь, – говорю я.

– Мне нравится, когда ты ругаешь меня за то, что я спасаю маленьких зверьков, и я хочу и дальше выращивать растения в этом доме, просто чтобы ты меня за это ругала. Я люблю тебя – тебя всю – и всегда буду любить. И хочу, чтобы ты тоже всегда любила меня.

– Ты же знаешь, что люблю, – говорю я тихо.

– Выходи за меня, – снова говорит он.

Сердце у меня бьется слишком громко.

– Брак – это для людей, – говорю я.

– Мне плевать. Я хочу, чтобы ты была моей на глазах у всех этих лживых засранцев, которые живут рядом с нами. Пожалуйста, – повторяет он.

Я все еще сомневаюсь.

– Мне страшно, – признаюсь я. Страшно любить так сильно. Страшно, что все так хорошо. Страшно получить то, о чем мечтала когда-то, потому что никогда в жизни я ничего стоящего не получала.

– Никто и никогда больше не причинит тебе вреда, – клянется Голод, неверно истолковавший мои слова. – Мы будем вдвоем против всего мира, Ана. Выходи за меня.

Мгновение спустя он запускает руку под матрас и вытаскивает кольцо. В центре его сверкает здоровенный алмаз. Это не какой-нибудь там скромный камешек – это целый булыжник.

Я поднимаю взгляд и смотрю в глаза Голоду.

– Кого ты убил, чтобы заполучить эту штуку?

– Ана… – говорит он, и в его голосе слышится мольба. Он умоляет меня отнестись к этому серьезно.

Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, но на сей раз меня ничто не остановит.

Я улыбаюсь Голоду – так широко, что щеки болят. Заправляю ему за ухо прядь волос цвета жженого сахара, а затем целую его.

– Да, – говорю я, не отрываясь от его губ. – Да.

Глава 50

Голод

Проходят дни, недели, месяцы. Моя коса не ржавеет и мышцы не дрябнут, и все же я стал терять форму, когда отказался от своей миссии.

На время, – говорил я себе, когда мы поселились здесь. – А потом вернусь к своей работе.

Я знал, что обманываю себя, но тогда меня это устраивало. Я хотел дать Ане передышку: она ведь так мало просит.

Но правда в том, что мне нравится наш заброшенный домик, и любопытно, сколько всего я там успею вырастить, пока Ана не психанет по-настоящему.

Я ожидал, что горожане начнут устраивать против меня заговоры, восстанут и будут бороться не на жизнь, а на смерть. Я был готов к этому противостоянию. Но, хотя я чувствую их глубокий непреходящий страх, они меня не трогают. У меня даже сложилось впечатление, что они относятся ко мне с уважением.

Ану же откровенно обожают. Те же люди, что бросают на меня испуганные взгляды, охотно подходят к ней поговорить о том о сем. Я скорее умру, чем признаюсь в этом, но в глубине я горжусь тем, какой любовью пользуется моя невеста.

И вот теперь я пришел к нелепому решению, что, может быть, вообще не стану их убивать – по крайней мере, пока жива Ана. Только после ее смерти я снова примусь за опустошение этих земель.

При мысли о том, что Ана когда-нибудь умрет, у меня перехватывает горло.

Что будет, когда этот день настанет? Однажды она подарит мне детей – если, конечно, захочет, – а потом состарится и умрет. Она умрет, и… и… я волей-неволей буду чувствовать, как земля возвращает ее тело себе. Чувствовать, как разлагает ее на части, растворяет в себе эту любимую кожу, эти прекрасные волосы и всю ее до последней частички, превращая в питательное вещество для какой-то новой жизни. Мир будет жить дальше – я буду жить дальше, – а ее уже не будет.

При этой мысли я чувствую, что не могу дышать. Она ранит слишком глубоко.

Слишком, слишком глубоко.

Почему я никогда не задумывался об этом?

Меня печалит даже не смерть Аны, а то, что я останусь жить без нее. Жить и жить без конца.

Я стою во дворе, осматриваясь вокруг с каким-то беспомощным страхом, который я уже начал презирать в себе. Слышу, как Ана где-то в доме напевает, сжигая то, что пытается приготовить.

Мне по-прежнему не хватает воздуха.

Как я смогу снова взяться за косу, когда она уйдет?

Никак.

Не смогу.

Вот так просто.

Каким же дураком я был, когда думал, что мне не придется выбирать между Аной и моей работой. Когда я выбрал ее, с работой было покончено. Даже когда она умрет, возврата не будет.