Голод

– Просто доверься мне.

Пока он говорит, кровь из его пореза капает куда попало.

Он не отводит от меня взгляда, пока я не киваю, хоть и с неохотой. Я не знаю, что происходит, но я доверяю ему. Я доверяю ему свою жизнь.

Он берет мой указательный палец и протыкает его кончиком ножа.

Я инстинктивно отдергиваю руку, но всадник держит крепко. Подведя мой палец к весам, он выдавливает из него капли крови – одну, две, три, – так, чтобы они упали на другую чашу. В прошлый раз Голод взвешивал мою кровь против пустой чаши. Теперь же – против своей крови.

Я жду, что моя чаша весов перетянет, как тогда. Жду, что кровь Голода окажется выше моей, как в прошлый раз.

Однако чаша с моей кровью поднимается все выше и выше. В общем-то, ничего странного. Ведь на чаше Голода крови больше, значит, она тяжелее. Но ведь его весы измеряют не простую физическую массу.

Я втягиваю в себя воздух.

– Как?..

Как я могу быть святее тебя?

– Все это время чашу весов направлял мой разум, а не Божий, – говорит Голод.

Я сдвигаю брови в замешательстве.

Голод все еще держит меня за руку, и кровь капает с моих пальцев на его кожу. А его взгляд… он словно пытается подсказать мне ответ.

– Это не ты изменилась, – говорит он. – Это я.

Я ищу глазами его взгляд.

– Но… ты все еще ненавидишь человечество, – говорю я. Потому что эти весы никогда не взвешивали только меня. Как я и полагала, они взвешивали все человечество.

– Теперь нет, – отвечает Голод, повторяя то, что уже говорил раньше. – Вот почему мой брат проснулся.

Я все еще не понимаю. Ничего не понимаю! Голод пытался отказаться от своей задачи… но, может быть, у него не вышло? И тогда проснулся последний всадник, и… он идет сюда? Чем больше я думаю о происходящем, тем мне делается хуже.

– Чего он хочет? – спрашиваю я.

– Танатос всегда хочет только одного, – говорит Голод. – Смерти.

Голод

Смерть не показывается. Во всяком случае, в ближайшие часы. День сменяется ночью, а его все нет.

Я чувствую, что он где-то близко. Никаких всплесков энергии, только холодная, бесчувственная решимость. Он приближается, но без спешки.

Я сижу на кровати и смотрю на Ану. Ей наконец-то удалось заснуть. Простыни у нее в ногах сбиты. С ней фиг поспишь под одним одеялом. От этой маленькой детали у меня что-то сжимается в груди.

Сколько еще мне предстоит узнать о ней? В ней кроется целый мир, и я жажду его исследовать.

Но, возможно, у меня не будет шанса.

Сначала придется встретиться с моим братом.

Я не могу сказать, каковы его намерения – да и намерения Бога, если на то пошло. Это было частью сделки: став людьми, мы живем как люди. Единственным божественным вмешательством, которое я ощутил с тех пор, как пришел на землю, было ангельское слово, произнесенное Аной, и еще, возможно, чудесное исцеление Аны, когда ее ранили мои люди.

Конечно, если Смерть проснулся, то, вероятно, это Бог его разбудил. Я уже не помню, что когда-то разбудило меня. Просто время пришло.

Ана бормочет во сне и ворочается. Я подхожу к ней, становлюсь рядом на колени, убираю волосы с ее лица и большим пальцем глажу ее по виску.

Я не думал, что так будет. Что такое может быть. Я видел ненависть людей и чувствовал ее глубину, но никогда не предполагал, что они могут так глубоко любить. Что я могу любить так глубоко.

Это пугает меня и сводит с ума.

С тобой ничего не случится. Клянусь самим своим существованием.

Пусть Смерть приходит, но мою Ану он у меня не заберет.

______

Мой брат не приходит ни в тот день, ни на другой, ни даже на третий. Только через две недели он объявляется в Таубате. Но когда объявляется, я чувствую это сразу же.

Своей сверхсилой он производит взрыв такой мощи, что я роняю кинжал, который точил.

В одно мгновение весь Таубате стерт с лица земли, люди падают замертво на месте. Я чувствую, как жизненные силы в них угасают, словно одна-единственная свеча. Танатосу не нужно прикасаться к ним, чтобы убить, – ему даже не нужно заставлять их плоть увядать, как это делаю я. Ему достаточно просто пожелать, чтобы их души покинули тела, и они покидают.

Для него это легче легкого.

Я все еще не могу прийти в себя и тут понимаю…

– Ана…

Я вскакиваю на ноги, кухонный стул с грохотом падает на пол.

– Ана! – теперь уже кричу я, а потом начинаю метаться по дому. Паника нарастает, как волна.

– Ана!

Что, если она мертва? Что, если он забрал и ее…

Ана выбегает из спальни.

– В чем дело? – спрашивает она, запыхавшись, с широко распахнутыми встревоженными глазами.

При виде ее живой я чувствую, как у меня подгибаются ноги, и падаю на колени.

– Голод!

Теперь у нее голос испуганный.

Она подбегает ко мне. Я обнимаю ее за талию и притягиваю к себе, а сам прижимаюсь лицом к ее животу.

Жива! – повторяю я себе.

– Я думал, он забрал тебя, – говорю я.

– Кто? – спрашивает Ана, проводя пальцами по моим волосам. Запрокидывает мне голову, и я смотрю на нее снизу вверх.

– Смерть.

Стоит мне произнести его имя, как меня вновь охватывает страх.