Голод

Спотыкаясь, я бегу к всаднику, а земля пытается сбросить меня с себя, словно дикая лошадь, вставшая на дыбы.

Опять землетрясение!

Я довольно хорошо помню последнее. Тогда причиной тоже стал Голод.

Земля вокруг нас вздыбливается, деревья в лесу вокруг дома ломаются десятками и валятся на землю. Это единственный звук, который я опознаю, но слышны и другие – слишком много других. Кажется, некоторые из них исходят от нашего дома.

Дождь переходит в град, в небе сверкают молнии, вылетающие так быстро и из стольких разных мест, что я уже ничего не понимаю.

Я прикрываю руками голову, когда из глубин земли доносится леденящий кровь вой, заполняющий собой небо, такой громкий, что заглушает рев бури.

Далеко вдали рушатся несколько заброшенных небоскребов Таубате.

При виде этого зрелища я едва сдерживаю крик. Небоскребы разваливаются на части, вокруг разлетаются тучи мелких обломков.

В какой-то момент таинственный вой затихает, оставляя после себя только звон в ушах. Постепенно я начинаю слышать голоса испуганных животных. Тысячи птиц и жуков уже поднялись в небо, но мечутся смятенно, как будто опасность грозит и на земле, и в небе.

Голод все еще стоит на коленях, в нескольких шагах от меня.

Его лицо лишено всякого выражения.

Страх – настоящий, беспримесный страх, такой, какой бывает в детстве, – переполняет меня всю.

– Что это было? – выдыхаю я.

Я не уверена, что Голод меня слышит: голос у меня слишком тихий, а вокруг слишком громко.

Но затем неземные зеленые глаза Жнеца устремляются на меня. Несколько секунд он смотрит мне прямо в глаза.

– Мой брат проснулся. – Лицо у Голода бледное. – Смерть… ожил.

Глава 52

Ана

Смерть ожил.

Волоски у меня на шее встают дыбом.

Кровь стучит в ушах, а в горле ощущается едкий привкус желчи.

– Смерть? – повторяю я. – Это… твой брат?

Ему даже не нужно отвечать. Никак иначе истолковать слова Жнеца нельзя.

При одной мысли о четвертом всаднике я покрываюсь липким потом. Смерть не похож на милосердного всадника.

– Но… ты же сказал…

Голод сказал, что он отказывается от своей цели.

Как Чума и Война.

О боже…

Жнец простирает руку над землей. Из земли поднимается тонкий стебель. Через несколько секунд на его кончике формируется небольшой бутон и распускается нежнейшим белым цветком.

– Я не потерял свою силу, – бормочет всадник.

– А должен был потерять? Что происходит?

Заметив странную бурю над нами, я пришла сюда узнать, что же так разозлило всадника. Но у него вид был не столько рассерженный, сколько измученный, и, по его словам, он хотел отказаться от своей задачи. Вероятно, ради меня.

– Зачем ты это сделал? – спрашиваю я, не дождавшись ответа на предыдущий вопрос. – Тебе не обязательно становиться смертным ради меня. Ты же это ненавидишь.

Его взгляд встречается с моим.

– Уже не ненавижу. Лишь бы с тобой, – говорит он.

Я смотрю на него. Дождь поливает нас обоих. На Голоде доспехи, рядом – коса и весы.

– Да неважно, – говорит он. – Все равно не вышло.

– Не вышло? – переспрашиваю я. – А должно было?

Голод встает, растение выпускает его руку. Он смотрит на меня странным, слишком внимательным взглядом.

Жнец подходит ближе и берет мое лицо в ладони, прижимая волосы к щекам.

– Он идет сюда.

– Кто? – спрашиваю я с бешено колотящимся сердцем.

Но я знаю. Знаю.

Я всматриваюсь в лицо всадника. Скажи мне, что все в порядке, – мысленно прошу я его. – Скажи, что конец света не наступит.

Глаза у Голода горят.

– Мне нужно кое-что тебе показать.

Он по-прежнему ведет себя странно.

Голод выпускает мое лицо из ладоней и отходит в сторону за своими весами. Подняв их, он берет меня за руку и ведет обратно к дому.

– Смерть проснулся и идет сюда.

Вот так.

– Зачем ему сюда идти? – спрашиваю я. Когда Голод рассказывал мне о своей встрече с Войной, он довольно ясно дал понять, что всадники стараются держаться каждый в своем уголке мира.

– Потому что я был непослушным, – говорит Жнец.

– Ты всегда непослушный, – говорю я. – Что сегодня изменилось?

Помимо того, что Голод пытался отречься от своего долга.

– Увидишь.

Это звучит зловеще.

Мы входим в дом, и Голод тянет меня на кухню. На столешнице лежат продукты, которые я так неудачно пыталась использовать для выпечки: яйца, мука, масло и молоко.

Одним движением руки Голод сметает все это со стола. Стеклянная банка с молоком разлетается на мелкие кусочки, яйца трескаются, но Голод ничего этого даже не замечает.

Он ставит весы на освободившийся стол.

Я смотрю на бронзовый инструмент. Это та вещь Голода, о которой я почти никогда не вспоминаю. Однако сейчас он уделяет ей непривычно много внимания.

Из ближайшего ящика Жнец достает нож с чудовищно острым лезвием.

– Что ты де…

С быстротой молнии Голод разрезает себе предплечье и протягивает его над одной из бронзовых чаш.

Весы колеблются – вверх-вниз, вверх-вниз. Как и в прошлый раз, чаша с кровью всадника поднимается выше пустой.

Голод вытирает лезвие о рукав, а затем хватает меня за руку.

– Голод!

Его глаза устремлены на меня и убийственно спокойны.